я «скорую», – бросилась старушка к ней за телефоном.
– Не надо, – встрепенулась та и прижала аппарат к себе. – Чего зря булгачить? Я ещё раз Аркадию Викентьевичу позвоню.
Но в квартире у Дзикановского телефон не брали.
– Странно, – прошептала вдова. – Ну нет его, ушёл куда, а как же Мирчал?
– Что за Мирчал? – сунулась к ней соседка.
– Убирается у него… женщина, – отвернулась к окну вдова, назойливая старушка явно ей досаждала.
– Вона каки дела! – поджала та губы. – А я всё гадала: женат наш Аркадий Викентьевич, не женат? Всё про деток узнать хотелось. Летов-то ему сколь?..
– Одинок он, – раздражённо оборвала её вдова. – А Мирчал эта по дому прибирает, готовит, присматривает. Узбечка или турчанка. Приятель Аркадию Викентьевичу порекомендовал. Вы же знаете, Аркадий Викентьевич далёк от всего этого… Он, как и Дмитрий Филаретыч, на одном помешан…
– Ну да, – согласно закивала соседка. – Одинокому мужчине, да ещё интеллигентному, конечно, тяжело без этого… Как же? И прибраться, и обстирать. Да и не стар ещё Аркадий Викентьевич…
– Вам бы только это!.. – в сердцах скривилась вдова, не выпуская телефона, она накрутила вызов ещё раз.
У Дзикановского молчали.
– Ты в милицию звони, матушка, – потвёрже, понастойчивей выговорила соседка, будто осуждая. – Или давай уж вставай. Вдвоём с тобой осмотрим квартиру. Уж больно строг тот служивый. Он ведь обещался опять зайти. Ждёт небось мово звонка.
Семиножкина покачала головой, будто не соглашаясь, но поддерживаемая соседкой, встала и вместе они прошли в большую гостиную, включив свет.
– Что же тут смотреть? – повторяла вдова, горько вздыхая, поглощённая своими мыслями. – Что я не видала?.. Всё на месте. Сюда бы Дмитрия Филаретыча… Сам бы он… А мне что знать?
В тусклом свете низкого торшера мрачно поблёскивали тёмным золотом рамы картин на стенах, грустно перемигивались лики святых на иконах.
– Он над ними, как тот скупой над сундуками. Меня не допускал. – Семиножкина, покачиваясь, едва держась на ногах, опиралась на соседку. – Тут у нас и света нет верхнего. Дмитрий Фаларетыч не любил яркого освещения. Свечи всё предлагал. Я на торшере этом настояла. Сам и список вёл всему. Сам пересчитывал регулярно. У него с учётом строго было поставлено. Тетрадочку вёл.
– Как же один справлялся-то, – покачала головой старушка. – У вас же уйма всего!
– Прибираться никого не приглашал, – приплакнула вдова. – Боялся чужого глаза. Всё дверь железную мечтал установить в прихожку и решётки на окна. Только одному Аркадию Викентьевичу и доверял.
Они прошли в зал.
– Зажмурь глаза-то, – Семиножкина слегка подтолкнула соседку, щёлкнула выключателем и большая люстра засияла, запылала над потолком.
Всё вокруг слепило и горело золотым сиянием.
– Свят! Свят! Свят! – охнула старушка. – Я и в
