style="font-size:15px;"> – Отличная новость, – констатировал Стас.
– Великолепная! – поддержал Сергей.
– Здесь точно никого нет, – заверил Иван.
Он выглянул из коридора на лестничный проход.
– Видишь? Пусто. Никого.
– Я не говорила про лестницу, – промолвила Катя, и страх на ее лице стал более очевидным. – Я говорила…
– Не останавливайтесь! – прокричал снизу Николай Бобок. Где-то под трапом хлопнула дверь. Николай снова открыл ее. – Мы теряем время!
Голос эхом пронесся по надстройке, и от его раскатов пошатнулся даже Стас.
Катя вдохнула и зажмурилась.
– Извините, – сказала девушка. – Наверное, я просто переутомилась.
Голосов она больше не слышала, но ее не покидало ощущение, что отец обязательно вернется. Он и раньше возвращался, но только во снах.
– Спускаемся, – оповестил группу Иван и зашагал по трапу с зелеными ступеньками.
Старый линолеум заскрипел под его сапогами. Новое эхо наполнило пространство, и всем членам группы стало одинаково тревожно. Катя пропустила вперед Стаса, и тот неспешными шагами побрел вслед за Иваном. К скрипу линолеума прибавился свист перил, в которые Стас и Иван вцепились, точно их не держали ноги. Не стал ждать девушку и Сергей. Воспользовавшись моментом, он двинулся третьим и достиг главной палубы еще до того, как Катя ступила на первую ступеньку. Впрочем, случилось это не сразу. Оставшуюся без компании девушку окружил мрак, и, как только последние шаги на трапе стихли, образ отца соткался перед ней, как из воздуха. Его лицо утопало в белизне, волосы были всклокочены, живот выпирал из-под короткой рубахи. В руках он держал…
Он часто бил ее палкой.
Катя помнила, как он зверел. Как бесился, если она не кричала от боли. И бил ее сильнее, чтобы она не могла стерпеть пытку. Чтобы ее страдание сквозь боль перешло в подчинение, подчинение – в отчаяние, а отчаяние – в упадок. Чтобы ей самой хотелось умереть. Но по сей день в своей памяти девушка хранила не синяки и боль. Она вспоминала ярость, с какой отец бил ее, будто она того заслуживала. Катя боялась его, как ужасного демона, подстерегающего ребенка под кроватью. И, чуть спускалась ночь, она не могла не думать о нем. Она видела перед собой палку, со свистом рассекающую воздух, перекошенное лицо отца, полное злобы и вожделения, и его острые, гнилые зубы. И его остервенелое рычание, и еще много чего, что Катя чувствовала и терпела, и о чем никому не могла рассказать.
Все это единой лентой пронеслось перед глазами девушки и вернуло ее в уголок детства, который она так долго мечтала позабыть. Отец вновь появился перед ней, но сегодня, вместо палки, он прихватил гаечный ключ. Орудие пыток подбрасывалось вверх. Когда головка ключа падала в крепкую ладонь, раздавался шлепок и Катя вздрагивала, как от удара грома.
«Стой, чертовка!» – беззвучно шевельнулись его губы.
Катя и не собиралась
