одновременно и форт. Ну как рэт-лемуты налетят? Каждый дом, каждый барак тогда превращался в крепость.
Он задвинул засов. Рэт-лемутов поблизости нет, хотя и это не наверное. Не забыть завтра сказать про Озёрного сайрина. Хотя, нужно думать, Боррис уже доложил старшему богатырю о происшествии. А ведь с ним, сайрином, придётся заниматься ему, Еремею. Озеро-то у тропы.
Ложе отца Колывана было простым – щит из досок у стены, покрытый листом войлока и холстиной. Жестко? Но именно так приучали спать в семинарии. Полезно для спины.
Он лёг. Солнце заглядывало в окно, но считалось – наступила ночь. Север, очень крайний север.
Прочитав последнюю за день молитву, он приготовился к бессоннице. Ещё бы, столько событий произошло сегодня.
Но уснул сразу. Почти мгновенно. Вот только что он был в мире яви, а теперь – в мире сновидений.
И снилось ему, что он вовсе не Еремей, а кто-то другой. Другой, живущий в подземельях столь обширных, что можно говорить о целой подземной стране.
Он шёл по просторному, светлому ходу – белый сводчатый потолок, мраморные стены и блестящий, но не скользкий пол. За стенами располагались залы, он знал: вот здесь оружейная, дальше – склад продуктов, дальше химическая лаборатория, но он торопился. Его ждали.
Наконец, он оказался перед панно, красивой картиной из самоцветных камней. Как не спешил, а остановился. Изображала картина сцену из древней жизни: огромный город, высокие дома, фонтаны, заполненные людьми улицы, а вдали, над городом, в полнеба призрачный бледный зверь. Конь. Зверя узнал не Еремей, а тот, кем он был во сне.
Он шагнул к картине. Ближе. Ещё ближе. И вот он вошёл в неё. Не в картину – в стену. Его окружила багровая мгла – так бывает, если ясном днём крепко зажмурить глаза. Но он не зажмурился. Просто шёл. Сделал всего несколько шагов – и оказался в просторном зале. Такого зала, пожалуй, нет и в Монастыре: потолок виднелся в выси, расписанный бородатыми ликами, и свет струился сверху, придавая всему ощущение полёта. Стены же в золотых орнаментах – спирали, кольца переплетались в причудливый узор. И пол, мраморный пол казался прозрачным льдом, под которым открывались озёрные или морские глубины – невиданные рыбы, подводные растения, затонувшие корабли. Ощущение было настолько пронзительным, что на мгновение он – именно он, Еремей, – испугался, что пол провалится, и он уйдёт под лёд. Он – тот, что в зале почувствовал испуг и успокоил, мол, пустое. Крепкий пол, крепче не бывает А море – морок. Он, тот, что спал, принял на веру. Прошёлся по залу. Приходящий вовремя иногда приходит слишком рано. В углу увидел шар-глобус. У Настоятеля похожий, только поменьше. Начал крутить. А очертания земли иное, чем на глобусе Настоятеля. Наклонился, пригляделся. Искусной работы глобус. Интересно, где он, Но-Ом? С трудом он отыскал знакомые очертания материка. Вот здесь, получается, внутреннее море? Немаленькое, однако. А нет, это совсем другой материк. Обошёл, посмотрел с другой стороны. Тот, кто в зале, указал – вот она, Камляска. Он стал прикидывать.
