выдумывать эту несуразную сказку про отца-подлеца и дедушку барона.
Мама ничего не ответила, но бросила на меня полный восхищения взгляд, от которого я немного засмущался. Она, верно, полагала, что её правда меня не устроит и в худшем случае она потеряет меня. А мне было плевать на правду.
В эту ночь я ворочался с боку на бок в попытках уснуть, и до моих ушей то и дело доносился из соседней комнаты сухой кашель мамы, который ей никак не удавалось унять.
Мне захотелось быть рядом с мамой, и я принёс ей в комнату воды. Она лежала на кровати белее смерти, было видно, как ей плохо. И хоть она улыбалась, в глазах мелькало застаревшее страдание.
– Это давно у тебя? – спросил я тихо, опустившись на край кровати.
– Да, давно, – призналась с горьким вздохом мама.
– Почему же я не знал?
– Откуда тебе было знать? – спросила она улыбаясь и без упрёка. – Днём мы почти не видимся, ночью ты крепко спишь. Только сегодня тебе представилась такая возможность.
– Давай вызову скорую, – предложил я и взял её за руку.
– Не надо скорую, – ответила она спокойно. – Скорая не поможет. И ничто мне, наверно, уже не поможет.
– Вот глупости болтаешь! – вскрикнул я и, подхватившись с кровати, двинулся к столу с телефоном. Мне попросту не хотелось верить словам матери, но голос разума неустанно твердил, что я занимаюсь самообманом.
Она не стала противиться мне, вырывать из рук телефон, а покорно дожидалась скорой помощи. Врач сказал, что ей лучше будет неделю-другую полежать в палате. Она и с ним не спорила. Лишь молча собрала вещи первой необходимости и поцеловав меня в лоб на прощание, уехала в больницу. Несложно было догадаться, что болезнь матери настолько спрогрессировала за долгое время, что терпеть боль, которая настигала её регулярно, уже не было сил.
Я не спал всю оставшуюся ночь и наутро в нетерпении побежал в больницу справиться о самочувствии матери, ибо дурные предчувствия не хотели меня покидать.
– Почему ты не в школе? – спросила обеспокоенно мама, едва я переступил порог палаты.
Я сел на корточки у кровати и, взяв руки матери в свои, сказал:
– Не думай ни о чём, не тревожься.
– Тамаш, потрудись объяснить, почему ты не в школе? – настаивала мама. Я сознавал, что от столь бурного волнения маме несомненно сделается хуже, оттого начал злиться, и даже не знаю, на кого больше – на себя или на неё.
– Я пойду в школу, когда тебе станет легче.
Я проговорил эти слова с такой твёрдостью в голосе, что маме ничего не оставалось, кроме как удовлетвориться моим ответом.
Её бледное лицо буквально сливалось с простынёй, и я с грустью осознал, что мне нечем себя утешить.
– Что говорят врачи? – осведомился я, опасаясь услышать что-то для себя убийственное.
– Врачи говорят, нужно срочно делать операцию, – ответила мама и медленно прикрыла веки.
– Ну,
