на мост через реку.
Из-за крутизны берега обычно в этом месте лошадь брали под уздцы, в спицы задних колес рыдвана вставляли черенок от вил, и юзом, не спеша, оставляя глубокие следы в желтом мокром песке, пытались попасть на узкий скрипучий мост. Шурка озирался на возу, смотрел: вил не было. Темная ночь, да еще мерин Карий, ослепший недавно на один глаз, постоянно забирал влево так настойчиво, что правую вожжу приходилось держать натянутой, отчего быстро уставала рука. Да и меренок Цыган, семенивший в паре, часто от этого сбивался. Но вожжи были в руках дяди Миши. Такого уверенного и прочного, и Шурке казалось, что все будет как надо…
И все-таки было жутковато: а вдруг рванет дремучая лошадиная сила Карего сослепу в сторону… и пошло, поехало…
Тягомотина
То, что колодец вырыт, – не значит конец всем делам. Сердце у Шурки екнуло, он только начал собираться на рыбалку в компании с Мишкой и Женькой Ресновым, а тут голос отца за спиной:
– Шурка, прекращай шалберничать, надо те три лесины, которые лежат на задах, ошкурить.
Три большущих осокоря вчера притащил волоком на тракторе Яндаев, вспоров по пути в переулке на гати залежи золы и мусора. Осокори надо еще «расхетать», как говорит отец, то есть распилить на бревна, обрубить сучки. Отец торопится, хочет все делать одновременно. Надо, чтобы дерево подсохло и можно было везти на пилораму. Обычное дело: как на рыбалку собрался – так возникает отцовское задание, словно нарочно. Неудобно перед ребятами – Шурка их подводил уже, ведь он главный в рыбацких затеях. Он пошел в мастерскую, взял топор, остро наточенный отцом и грустный зашагал на зады к осокорям. Сел на прохладный с матовым оттенком, как у свинца, большой рычаг-сучок. Было удобно, дерево такое массивное, что его трудно раскачать.
Невольно вспоминались стихи, которые он сочинил совсем недавно, после такой же примерно истории и которые еще никому не показывал, даже дядьке Сергею:
Перекати-поле по пыли
Катится вприпрыжку,
Дремлет стая сизарей
На пожарной вышке.
Не шумаркнет, тихо все.
Льется зной тягучий,
Пар клубится целый день
Над навозной кучей.
Но смотри, смотри – растет
Тучка над детсадом.
Эх, на речку бы сейчас!
Да работать надо.
С некоторых пор, особенно после разговора с дядькой Сережей, стихи часто стали получаться у Шурки. Он иногда даже не знал, что с этим делать. В самый неподходящий момент: на прополке, на стадионе, на рыбалке – везде, где нужна сноровка, на Шурку находило состояние, когда он отвлекался от всего постороннего и уходил в себя.
– Ты какой-то рахманный стал, Шурка, рохлей, – сказала один раз ему мать.
– Влюбился поди, – высказала догадку бабушка Груня и засмеялась.
– Пройдет, это такой возраст, «Такой возраст, – повторил про себя Шурка, – какой возраст? Я ведь и не влюбился вовсе!» И вдруг обожгла другая мысль: «Значит уже положено
