свою жизнь без неё просто невозможно – без этого слабо тлеющего огонька в её сердце, без касаний её руки, без её робости и нежности, без того редкого вида любви, которая ничего не требует, а просто хочет быть рядом и всё разделить – и радость, и беду. И пьянку.
На её теле полно синяков – и это его вина. Это его кулак со всей силы врезался ей в лицо, а потом молотил вдоль и поперёк. Вера, молчаливая, кроткая, снова чем-то ему не угодила, и из глубин его нутра волной поднялось уже знакомое неукротимое бешенство. Его жена, которая в такие дни ходит как тень, старается быть невидимкой, опять что-то сделала не так, опять попалась ему под горячую руку.
Она старается передвигаться по дому чуть ли не на цыпочках, чтобы не вызвать его дикой ярости, но порой достаточно одного неловкого движения, чтобы произошёл взрыв.
Протрезвев, он ужасался самому себе, искренне каялся и просил прощения за свои пьяные буйства. Он не мог понять, что за чудовище вырывается на свободу и почему оно может поднять руку на беззащитное любимое существо.
– Вера, Верочка моя, любимая… – бормотал он, прижимая к себе её податливое хрупкое тело, нежно гладя тёмные синяки, – прости…
Вера прощала. И верила. Оправдывала своё имя. Но и он, и она знали, что в следующий раз всё повторится сначала.
Недавно, чтобы быть с ним на одной волне, она впервые взяла рюмку и потихоньку начала выпивать вместе с ним…
Милая Вера…
Мирка совсем другая. В ней уже сейчас заметен характер. Она далеко пойдёт, его девочка.
Когда он бывал трезвым, отношения между ним и Мирой были ровными и дружелюбными. Они вместе смотрели фильмы, потом взахлёб обсуждали их, делились впечатлениями. Как истинный киноман, Олег советовал дочери, какой фильм выбрать для просмотра, рассказывал, чем этот фильм понравился ему самому. Частенько, усевшись рядышком, они любили затаив дыхание следить за увлекательными биатлонными гонками – спринт, преследование, эстафета – жаркие это были состязания!
Но когда Олега накрывал период безудержного пьянства, всё менялось. Мира старалась как можно меньше бывать дома. Чтобы не видеть беспричинный гнев отца, робкие заискивания матери, не слышать звон рюмок, не ощущать стойкий запах никотина. Она никогда не знала, что сегодня вечером ждёт её дома – спокойные и дружные родители или разъярённый отец и замученная его приступами мать.
Мира подразделяла жизнь на два периода – пьяный и трезвый.
Трезвый период был великим благом и отдыхом для сердца. Она начинала чувствовать их любовь, их интерес к себе и участие в её школьной жизни. Они становились такими родными, такими живыми, самыми-самыми близкими и любимыми!
Помнится, отец однажды нарисовал ей декорацию к инсценировке стихотворения «Старуха, дверь закрой!» Они вместе трудились весь вечер – Мира рассказывала, что должно быть нарисовано, а отец кивал, и его рука уверенно чертила нужные линии.
– Ну-ка, прочитай ещё раз, так
