воззрился на меня. – А заодно, наверно, от магов, которые могли бы их прочесть.
– Ну ты и придумаешь, – фыркнула я. Но, посмотрев на свиток внимательнее, я поняла, что он был прав. Все остальные слова были обведены картушами, и мне никак не удавалось понять, что они означают.
– Сейди, – сказал вдруг Картер снова, – смотри. – Он ткнул пальцем в картуш в самом конце длинного перечня, где была, наверное, не одна тысяча имен.
Я увидела овал с двумя простыми знаками внутри: что-то вроде корзины и зубчатой волны.
– Я знаю этот иероглиф, – объявил Картер. – Он читается как КН. Кейн. Это наша фамилия.
– А тебе не кажется, что для нашей фамилии букв немножко не хватает?
Картер помотал головой.
– Да нет, египтяне всегда писали только согласные. А гласные добавлялись при чтении в зависимости от контекста.
– Вот чудаки-то. Но тогда это слово может означать КОН, или ИКОНА, или ОКНО, да еще кучу всего.
– Возможно. И все равно это наша фамилия, я точно знаю. Однажды я попросил папу написать, как будет «Кейн» по-древнеегипетски, и он изобразил именно такой иероглиф. Но с какой стати имя нашей семьи оказалось в этом списке? И при чем здесь «кровь фараонов»?
Ледяные иглы снова впились в мой затылок. Я вспомнила утренний разговор с Амосом – про то, что каждый из наших родителей происходит из очень древнего рода. Наши с Картером глаза встретились, и, судя по тому, как у него вытянулось лицо, мы успели подумать об одном и том же.
– О нет, – запротестовала я. – Только не это.
– Да, наверняка это какой-то розыгрыш, – согласился он. – Не слышал, чтобы кто-то вел семейные летописи с такой глубокой древности.
И все равно я разволновалась так, что у меня во рту пересохло. Со вчерашнего дня с нами успело случиться столько самых невероятных вещей… но только сейчас, увидев в древнем свитке наше имя, я наконец начала верить, что все это связанное с Египтом безумие имеет под собой реальные основания. Боги, маги, чудовища. И наша семья – неразрывно связанная с ними с незапамятных времен.
А еще с самого завтрака, когда я узнала, что папа собирался вернуть маму с того света, меня стали одолевать мысли, не дававшие мне покоя. Нет, папин замысел меня не ужаснул. Конечно, от него веяло безумием – и гораздо больше, чем от шкафа с мамиными фотографиями в гостиной у бабушки с дедушкой. Помнится, я говорила о своем решении не цепляться за прошлое, раз уж маму все равно не вернуть. Так вот – сколько бы я себя ни обманывала, с шести лет я мечтала только об одном: увидеть маму снова. Узнать по-настоящему, какая она – как она смеется, как разговаривает. Возиться вместе с ней на кухне, ходить по магазинам – одним словом, делать все то, что обычно делают мамы и дочки. Хоть бы разок побыть с ней, чтобы потом было что вспоминать. Кажется, это чувство, которое я все пыталась прогнать, было надеждой. Конечно, я знала, что за эту надежду мне придется платить новой болью. И все равно: если бы я знала, что существует хоть малюсенький
