тебе лупа, – Гастрыч бесцеремонно отобрал у Артура-старшего лупу и вручил младшему. – Тех, что ты видел, там больше нет. Иди и внимательно посмотри по периметру, не пробиваются ли где новые. Такие маленькие, белые точки. Их надо беречь, как зеницу ока. Иди и смотри.
– Я повешу такой плакат у себя в кабинете, – съязвил Извлекунов, прислушиваясь к взволнованной телефонной болтовне хозяйки.
– Отлить сначала можно? – мрачно спросил тинейджер, перетаптываясь.
– Можно даже мимо писнуть, – позволил Гастрыч, уминая давно выжившую из ума булку. Горе от ума. – Пожалуй, и нужно. Там ведь, в моче, всего полно, до черта питательного – мочевина, фосфаты, белок, сахар, оксалаты, бактерии… Я подозреваю, что именно так они и зарождались, эти грибочки. Как жизнь на планете. В сочетании с прочими факторами. – Его речь пополнилась новым ученым словом. Вообще, она обогащалась не сама по себе; цитаты, выражения и термины вспоминались, когда требовала ситуация, или вдруг, являясь крылатыми, налетали откуда-то стаей ворон. Сидя некогда в камере, Гастрыч пересекался с беззащитными, оступившимися учеными в разнообразных аспектах пересечения, и нахватался не только заразы, но и лексики.
Младший Амбигуус пошел, куда собирался. Вернувшись, он столкнулся с мамой.
– Всем позвонила, – та возбужденно отчитывалась перед Гастрычем, уже негласным командиром и командармом. – У Краснобрызжей поднимется давление, а у Кушаньевых заболеет ребенок.
– Хлопотунья ты наша! Держи пирожок! – похвалил ее сосед. Одновременно он вытянул руки и мертвой хваткой вцепился в Крышина и Ключевого, с которых всего услышанного было достаточно, и они на цыпочках пробирались к выходу. Призрак суда над принудительным мужеложеством бродил, но, хоть и был понадежнее призрака коммунизма, реальность казалась страшнее. – Я же предупредил, – с укором молвил Гастрыч, обращаясь к школьным блондинам, и так, подвывернув, сжал им предплечья, что оба партнера присели в полуприсеве.
Младший Амбигуус решил дождаться, когда взрослые все объяснят ему сами. Нынче он в институт не пойдет, это дело виделось ясным.
– Мам, мне бы пожрать чего, – попросил сын, ибо его после марок и прочей отравы все так, сильнее и сильнее, пробивало на хавчик.
– Пожри, сынок, – с готовностью согласился вместо мамы сосед. – Видишь на кухне большую кастрюлю? Зацепи себе полстакана и выпей. Да в холодильнике пошарь, закусить.
Артур Амбигуус не без сомнения воззрился на бульон, похожий на тот, что остается после пельменей. Там плавали какие-то волокна.
– А это обязательно? Что это за варево?
– Без этого вообще никак. Ни крошки не получишь. И – в угол, на битый кирпич с каменной солью.
– Ну, добро, – младший Амбигуус был славен беспощадностью к себе и товарищам. Он мог употребить любой незнакомый продукт, хотя бы и в химической лаборатории.
– Полстакана! – напомнил отец. – Больше не пей, оставь.
– Да, – сын задержался на пороге, –
