грузовика; он, замечательный сосед, был крупный, хозяйственный мужчина, исключительно домовитый. Вот у него, в отличие от Амбигууса, все ладилось и спорилось – и тебе полочки с уголками, и кафель, и пол умел циклевать, хотя жил безнадежным холостяком. Были, однако, и некоторые другие, тоже очень удобные, приспособления, каких не найдешь у заурядного мещанина даже во дворянстве, но про них речь пойдет впереди. Правда, ему самому недоступны были спасительные познания Артура Амбигууса-старшего, которому случалось изгонять из Гастрыча то однодневный, то, если повезет, многодневный запой. Амбигуус ставил ему капельницы за половину номинальной стоимости, по-соседски. Жил Гастрыч, повторимся, один. «Буду водить к себе, пока могу», – говаривал он.
Гастрыч размял гриб в натруженных пальцах, растер, понюхал.
Кушаньевы брезгливо отвернулись.
– Слышишь, сосед, – сказал Гастрыч, который и в грибах разбирался не хуже, чем в коробке передач, хотя есть люди, считающие, что это – телевизор. – А ведь у тебя совсем не бледная поганка. Это у тебя не пойми что выросло. Может, сынка твоего кликнем? Не ими ли он промышляет?
Гастрыч говорил наполовину как доктор, открывший новую болезнь, а наполовину – как следователь.
– У нас тут уже созрел тост, – воспротивились Крышин и Ключевой, друзья детства Амбигууса-старшего и давно стремившиеся подружиться с Амбигуусом-младшим. – Пойдемте за стол. Что мы тут столпились вокруг горшка? Подумаешь, природа. Мы дождались от нее милости, ну и спасибо ей. Все, на что она годится…
– Да, пойдемте, – обрадовалась Анюта. – Я повторю горячее, там еще много осталось. Гастрыч, брось эту мерзость и вымой руки.
Никто не хотел возражать.
В столовой старший Артур Амбигуус сел и мрачно уставился в направлении комнаты сына. Из-за плотно запертой двери доносился бессмысленный негритянский рэп.
Не выдержав и разве что поддержав, но не прочувствовав печенью тост, остроумно сплетенный Крышиным, он встал и отправился к своему младшему Артуру. Войдя, притворил за собой дверь.
Тот, памятуя об ушах, немедленно убавил звук и отложил полный кляссер с международными лизучими марками, которыми утешался.
– Слышишь, Артур Артурыч, – отец, когда под впечатлением должности выпивал, всегда размножал себя, обращаясь к сыну по имени-отчеству. – Говори правду, пока не поздно. Ты грибы из сортира ел?
– Из сортира? – глазенки Амбигууса-младшего вытаращились. Он ждал обвинений в мелком гангстерстве, тунеядстве, но только не в этом. – О чем ты толкуешь, батя?
Батя сверлил его взглядом. Нет, этот олух не замечал вокруг себя решительно ничего. Весьма вероятно, что он не кривит душой и не имеет понятия об отхожих грибах.
– В сортире, как ты хорошо знаешь сам, выросли грибы, – произнес он строго. – Все пересчитаны. Если я недосчитаюсь хоть одного… Впрочем, они смертельно ядовитые, – Амбигуус,
