Ерофею, что сегодня фильм хороший. Он, наверное, придет.
Аня резко в своей, всех раздражающей манере, вскочила со скамьи и направилась к калитке, бросив на ходу:
– Ну, ладно, я пошла.
На улице, за калиткой довольно далеко от двора Ефима в этот момент разговаривали о чем-то две девушки.
Аня крикнула им:
– На карьер не пойдете? Жара такая…
Девочки хихикнули:
– С тобой, что ли? Чтобы все парни разбежались?
Аня привычно весело, на приподнятой интонации ответила:
– Ну, ладно, – и направилась в свой двор.
Когда Аня скрылась за воротами, Фаина спросила у отца:
– Интересно, она знает что-нибудь кроме этого своего «ну, ладно»? Никто с ней общаться не может.
Ефим какое то время молчал, потом проникновенно не просто сказал, а проговорил, не дочери, не себе, а всему миру тихо и глубоко:
– Сердце свое она от боли защищает.
– Что?
– Людей от себя отталкивает, чтобы к ней никто не привязался и чтобы самой ни к кому не привязаться. Одиночества боится.
– Зачем же тогда людей отталкивает, если одиночества боится? – не поняла Фаина.
– Самое плохое о себе впереди себя несет, и всякий заранее знает с чем столкнется, если сблизиться с ней захочет. Чтобы на первых же шагах на пути в ее сторону отсеивались, не успев на территорию ее сердца войти.
– Так ведь, одна останется.
– Встретит того своего настоящего, кто не испугается. Уже ничего можно будет и не бояться в будущем. Все самое плохое о себе она уже предъявила.
– Хитро, как ты, папа, все видишь. Откуда?
– Не знаю, дочка. Просто вижу. И вижу, насколько изворотливы и изобретательны люди, чтобы сердце свое от ударов укрыть. От правды. А Константин, Юлькин отец, всю жизнь от сердца своего убегает. Видать, подвело оно его когда-то.
Фаина предположила:
– А у Ани это после того, как ее мать сдала в приют?
– Да, пройти такое еще раз она не сможет, – ответил Ефим, – вот и сражается за сердце свое. Вернее за то, что от него осталось. Разбито оно. Ведь, если мать не любит, то никогда человек не поверит, что его может полюбить кто-то другой. Понимаешь? Если даже собственная мать…
– А к мачехе своей она хорошо относится. Мамой зовет, – похвалила Аню Фаина.
Тут, со стороны огорода послышался хрипловатый голос старого Макара. Он жил на самом краю деревни. Жадный и сварливый. Настоящий брюзга. Слова, которые он тихо проговорил Анастасие, копавшейся в огороде, прозвенели на жаре довольно четко и далеко:
– Такую женщину разве можно тяжелой работой нагружать? Муж не бережет тебя. Сам-то, вишь, под навесом с дочкой прохлаждается…
Анастасия выпрямилась, взглянула на Макара уставшими глазами и ответила вопросом:
– А твоя жена небось тоже в огороде пока ты за другими
