крыле, по одну сторону коридора располагались комнаты для гостей, с видом на Неву, по другую – для слуг. Сами Ясногорские занимали второй этаж. – Тихо так стучит. Я грешным делом на Варьку свою подумала. Смотрю в замочную скважину: нет, не она. А кто бы ты думала?
В добрых голубых глазах Феклы промелькнул испуг.
– Неужто Марфуша?
– И не она.
Фекла облегченно вздохнула.
– Марфуша моя приличная.
– Ничего плохого про нее не скажу. Так кто?
Дряблое доброе лицо Феклы выглядело растерянным.
– Уж не знаю, что и сказать…
– Средняя барышня!
– О господи!
– Стучит, а сама оглядывается. Офицер ее впустил. Этак через четверть часа выпустил.
Фекла покачала головой.
– Никогда бы не подумала.
– Так это еще не все! Ровно в двенадцать… Ах ты паршивец! – Появился Степка. Матрена напустилась на него. – Барыня на тебя жалуется. Говорит, горничной нагрубил. На всех, говорит, волчонком смотришь. – Степка взял со столика один из оставшихся от ужина пирожков. Жевал его, угрюмо и дерзко глядел на мать и молчал. – Хочешь, чтобы я места лишилась? На что мы тогда жить будем? Смотри у меня! Будешь себя так вести – выпорю!.. Мусор вынеси! – Степка ушел с мусорным ведром. – Так вот, ровно в двенадцать – я на часы посмотрела – опять шаги. Опять тихий стук. Опять к офицеру. А я еще не ложилась. У меня, когда пью, сна нет. Смотрю: теперь старшая барышня стучит! – Фекла всплеснула руками. – Тоже оглядывается. Но она у офицера недолго совсем пробыла. Выходит – а на ней лица нет! Чуть не плачет. Видать, получила от ворот поворот…
На кухню зашла дочь Матрены Варька, невзрачная приземистая девушка лет восемнадцати. И у нее, и у Степки было в лице что-то упрямое и недоброе. Одета она была в новое красивое платье. Варвара выполняла у Ясногорских работу прачки. У нее, как и у поварихи, Феклы и Марфуши, была своя комната. Она была ленивой и неисполнительной. Иногда ее видели пьяной. Княгиня терпела Варьку, потому что ценила кулинарные способности матери.
– Ну и очереди за хлебом! – сказала она, помотав головой. – В жизни таких не видала.
Фекла вздохнула.
– Что уж тут: третий год война.
– Людя́м хлеба не хватает, а барыня мне кулебяку и торт заказала, – заметила Матрена с коротким злым смешком. Она пригляделась к дочери. Подняла густые брови. – Это еще откуда?
– Подарок.
– Подарок? От кого? От офицера? Так и ты, бесстыжая, к нему ходила?
– Еще чего! От… От старшей барышни подарок… Пирожок возьму.
Варька схватила пирожок и вышла из кухни.
– Темнит что-то Варька, – задумчиво произнесла повариха. – Платье-то, видать, дорогое.
– Княжна Марина могла подарить, – сказала
