из-за двери было не увидеть – его заслоняла спина Греты. Но виднелась рука – тонкая иссохшая веточка, выглядывающая из рукава ночной сорочки. Читая газету, Грета держала руку тети в своей, очень нежно и осторожно поглаживая ее пальцы. От этого у Флойда вдруг сжалось сердце, и второй раз за вечер ему стало стыдно.
Он отступил по коридору, избегая скрипучей половицы, и вернулся в комнату Греты. Нет, разве иссохшее существо на кровати может быть Маргаритой – живой, жизнерадостной женщиной, какую Флойд знал несколько лет тому назад? Прошло так мало времени. Разве могла она настолько измениться всего за год-другой?
Тетя заподозрила неладное, когда он принялся ухаживать за ее племянницей. И засомневалась еще сильнее, узнав, что он хочет затянуть ее в свой джаз-банд. Но потихоньку, со скрипом оба поняли друг друга, и прежний холод сменился странной дружбой. Часто, когда Грета отправлялась спать, Флойд играл в шашки с Маргаритой или говорил с ней о фильмах двадцатых и тридцатых – оба очень любили такие. В последние пару лет, а особенно когда Грета переехала на другой конец города, в свою квартиру, Флойд забыл о Маргарите. А сейчас жалость и досада затопили душу, словно собственная кровь вдруг вся превратилась в яд и начала жечь изнутри.
Желая отвлечься, он снова открыл жестянку с документами и осмотрел открытку, где были аккуратно подчеркнуты слова «серебряный» и «дождь». Если настоящим посланием и был «серебряный дождь» – хотя это ни из чего не следует, – что же он значит для адресата, для таинственного Калискана?
Флойд отложил открытку, когда в комнату вошла Грета.
– Я же сказала тебе: не жди.
– Дождь еще не кончился. И я решил снова пройтись по этим бумагам.
Он заглянул Грете в лицо – измученное, заплаканное.
– Как она?
– Еще жива, а это уже что-то.
Флойд вежливо улыбнулся и подумал, что, наверное, самым милосердным для всех было бы, если бы несчастная женщина умерла до приезда Греты.
– Я заварю чаю. Чайник еще горячий.
– Ты не против, если я вместо чая покурю?
– Да, пожалуйста, – ответил он, кладя открытку назад в коробку.
Грета закурила и с минуту молча тянула дым.
– Врачи называют ее болезнь обструкцией дыхательных путей, – сказала она наконец, затем затянулась еще раз и добавила: – Они имеют в виду рак легких, хотя прямо не скажут никогда. Утверждают, что ей уже никто не поможет. Вопрос лишь в том, сколько тете осталось жить. – Грета невесело рассмеялась. – Она говорит, это месть всех выкуренных сигарет. Просила меня бросить курение. Я ответила, что уже бросила ради голоса.
– Думаю, тут можно себе позволить немножко лжи во благо.
– Может оказаться, что рак совсем не от сигарет. Двадцать лет назад ее отрядили работать на оружейную фабрику. И многие женщины ее возраста серьезно пострадали из-за асбеста.
– Да, с ним было много
