нарах, от адского грохота! Такое впечатление – будто у нашего дома к чёртовой матери сорвало крышу! И унесло! Мы кубарем скатываемся с нар и кто в чём был, выскакиваем на улицу. Первым делом – разворачиваемся к крыше!
– Фу! Крыша на месте!
– Трубы нет! – я тычу пальцем за крышу, – Выворотило трубу!
– Но, она же совсем маленькая! Едва высовывалась над коньком! – поражается Казанцев, – Да, что ж, это делается?!
Мы заскакиваем обратно в дом, торопливо одеваемся в рабочую одежду и решительно выходим наружу, спасать наш дом…
На улице лежит снег! Толщиной три сантиметра! Мы открываем, с торца дома, две доски и Сергей, по лестнице, залезает на чердак.
– Вот, дела! – вскоре разоряется оттуда, Казанцев, – Трубу выворотило вместе с бетонной чушкой в её основании!
– Как это?! – изумляюсь я, – Не может быть!
– Лезь, сам посмотри!
Мы долго возимся на чердаке, в две человеческие силы устанавливая печную трубу на место. Потом лезем на мокрую, скользкую крышу – привязываем трубу снаружи, проволочными растяжками, к коньку крыши.
Всё! Ремонт закончен. Казанцев исчез в доме. А я – любопытный. Заскочив за угол дома, я стою в вакууме ветровой тени и торопливо осматриваю окрестности:
Орлан-белохвост заходит на посадку на свой высокий мыс, слева от нас! Я смотрю, как зайдя против ветра, со стороны океана, он полого снижается, снижается… и с ходу, садится… в бамбук!
– Хм! – изумлённо поднимаю я брови, – Какой умный! Не на присаду, а прямо в бамбук! Молодец-то, какой!
Упругая щётка бамбука с головой прячет огромную птицу. Я смотрю в бинокль, как с гребня этого мыса, шквальным отбойным ветром в океан непрерывно гонит длинный, белый шлейф снежной позёмки… По опыту своей лесной жизни, я знаю – плотные заросли бамбука превосходно защищают от ветра. Там, на мысу, в бамбуке – даже сейчас, тихо и спокойно.
– Хм! – снова хмыкаю я, – Выходит, это знаю не только я!..
Тятинский дом. Всё, постепенно, улеглось. Сегодня – девятнадцатое апреля. После трёх суток заключения в стенах дома, мы с удовольствием выходим «на экскурсию». На часах – половина двенадцатого, дня…
На косе, в устье Тятиной, среди тихоокеанских чаек, я, в бинокль, отыскиваю несколько черноголовых.
– Серёж! Озёрные чайки!
– Где?! Аааа!.. Пришли, значит! Но это, ещё – только гонцы.
– А, видишь? Средние чайки! Меньше наших клуш! Они – чисто-белые.
– Ну!
– Это – моевки! Мне Дыхан показывал. Тоже пришли! Эти – проходные. Уйдут далеко на север. Знаешь, что такое мойва?
– Конечно. Рыбка! На корюшку похожа.
– Мойва – это Север! Олицетворение Севера – это птичьи базары! Кайры, треска и мойва. И эти чайки…
Вот, что такое – весна! Это первые встречи в этом году, первые птицы, первые цветы…
На возвышении морской террасы сидит, контролируя всю нашу Тятинскую бухточку, орлан-белохвост.
