перед нами суетятся два куличка.
– Та-ак… Это – улиты, – киваю я в свой бинокль, – Кулички морского берега!
– Ки-ки! Ки-ки! – коротко и звонко вскрикивают улиты.
Птички бойко семенят своими короткими ножками, перебегают с места на место. По мере нашего приближения. Стальная спинка, белое брюшко, короткие ножки, плотно сбитое туловище, короткий, прямой клюв…
На половине пути между Тятиной и Саратовской, мы останавливаемся на колее своей дороги – с неба на нас наплывает какое-то погогатывание. Я поднимаю лицо к небу.
– О! Гуси!
– Ух, ты! – восхищается Сергей, – Гуси летят!
Цепочкой, над нами, спокойно и ритмично взмахивая крыльями, проходят гуси! На север.
– Два, четыре… восемь! Восемь штук!.. На север!
– Крупные гуси!.. На север.
Однотонно-коричневые птицы, не спеша, совсем невысоко проходят над нами, держась линии морского берега…
По песчаному пляжу, мы приближаемся к Саратовской. Сегодня – мы проходим мимо.
Мы шагаем. Мы смотрим вправо, вбок, на Саратовские сопки.
– Смотри! Снегом прошедшего циклона закрыло все проталины!
– Ага! Ведь, уже столько было бурого цвета, по склонам! И опять – всё бело!
– Ну! Просто, зима…
Саратовский борт стоит весь белый, в снегу. И по низу – следов медведей не видно уже несколько дней.
Около устья Камышовой, в первой волне прибоя, массой мельтешат озёрные чайки!
– Каа! Каа! Ки-ки-ки! Ки-ки-ки! Каа!
– Серёж! Смотри! Озёрные чайки!.. Вот он, вал их пролёта! Сколько же их! Просто, тьма!
– Ки-ки-ки-ки! Каа! Каа! Ки-ки-ки!
– Ну и крикливые же они! – морщится Казанцев от отчаянного чаячьего гомона, – Птичий базар!..
Филатовский кордон. Двадцать первое апреля. Управившись с бытовыми делами, я решаю, в одиночку, пройтись по пойме ручья Филатова…
Повсюду раздаётся короткое цыканье синехвосток! Куда ни ведёшь поле бинокля – всюду, по почве, скачут эти птички! Короткий проскок – и замирание. Замерла – и нет птички… Птичка-невидимка. Их, действительно, масса!
– Невероятно! Всё в синехвостках! – поражаюсь я, – Какой массовый пролёт!
На галечной косе ручья я, впервые в этом году, вижу жёлтую трясогузку! Это – горная трясогузка. А вот – стайки длиннохвостых птичек! Малиновое брюшко, крапчато-коричневая спинка. Свистит, эта птичка, так же заунывно и просто, как снегирь…
– Это урагус! – улыбаюсь я, – Его, ещё, называют длиннохвостым снегирём…
– Сегодня двадцать первое апреля, – думаю я, пристально всматриваясь в каждую веточку, – Вот, это да-а! Сколько пернатой мелочи вокруг! Всё птичье население движется на север!
Отцветшие ольховые серёжки валом лежат на прелой листве, на гальке речных берегов. Почва, буквально, устлана серёжками! Я раньше, как-то, этого не замечал…
Двадцать
