в наше большое окно: «Вот, беда-то… Как там, бедные птички? Ведь, уже вовсю идёт массовый пролёт…».
Под утро, со стороны хвойника, что западнее нашего дома, я слышу заунывный свист дрозда.
– Сииииииии… Сииииииииии…
Впервые, в этом году…
Всё успокаивается только двадцать шестого апреля! Через три дня…
Тятинский дом. Утром, кроме ружей, вооружённые ещё и фотоаппаратами, мы, в паре с Андреем Анисимовым, выходим в лес…
На низкой морской террасе под нашим домом, при нашем приближении, с шиповника снимается стайка из шести – семи птиц. Довольно крупные, с голубя величиной! Птицы резво перебегают по земле, притаиваются…
– Хм! – думаю я, присматриваясь к птицам, – Не прыгают, одновременно двумя ножками, как большинство пернатой мелочи – а перебегают, как трясогузки!
Вот! Короткая пробежка по земле – и птица замерла! Крапчатая, она полностью сливается с пожухлой листвой земной поверхности. Отведёшь взгляд от замершей птицы – и потом, приходится по-новой высматривать её, пристально впившись взглядом в листву.
– Андрей! Что за птицы? – интересуюсь я, – Пёстрые, как курочка-ряба, из сказки!
– Саня! Это пёстрый дрозд и есть! – объясняет мне, более продвинутый в орнитологических делах, Андрей Анисимов.
На гребне высокой морской террасы у Банного ручья, за эти дни непогоды, северо-западным ветром надуло неплохую лавину! Белым лайнером, она нависает над бамбуковым склоном террасы. На былину, торчащую из борта этой белой «яхты», уселась какая-то птичка! Установив треногу своего фотоштатива, я гляжу на неё в свой телеобъектив.
– Андрей! Смотри! – зову я Анисимова, – Как чекан! Только, у этой птички, грудка – вся в красных брызгах!
– Саня! – смеётся надо мной, Анисимов, – Это – он и есть! Черноголовый чекан. Ты – невнимательно, раньше, смотрел! Это и есть его нормальная окраска!
Чёрноголовая птичка, с забрызганной алыми каплями светлой грудкой, очень красочно смотрится на фоне белого снега лавины и тёмно-синего неба. Я несколько раз нажимаю на кнопку своего фотоаппарата…
Следуя за стайкой дроздов, мы заворачиваем в овраг Банного ручья. Здесь – голый ольховник. Мы движемся не спеша, без резких движений…
Птицы все – подавлены, подпускают нас на два – три метра! И синехвостки, и крапивники, и дрозды…
– Никто нас не боится! На три шага! Где это видано?! – недоумеваю я вслух, не отлипая от своего объектива.
Всё птичье население поглощено кормёжкой! И большие, и маленькие… птички копошатся в прошлогодней листве, валёжинах и трухлявых стволах сухостоя. Они, практически, не обращают на нас внимания! Удивительно…
– Андрей! Это что, голод? – на миг оторвавшись от фотоаппарата, недоумённо оглядываюсь я на Анисимова.
– Что ты хочешь? – пожимает тот плечами, – Им, сейчас – не до нас… Знаешь, сколько их погибло, за эти дни?! Я думаю, столько – что нам лучше не знать! Для душевного равновесия… Просто, мы, этого не замечаем. Весенние метели, для птиц – самое страшное дело.
В
