что можно было рассмотреть на лезвии возле ручки не отмытые после готовки оранжевые ошмётки морковки. Нож пролетел совсем рядом, глухо ударился плашмя о стену и упал на пол. Антон всё так же стоял, отвернувшись.
– Возьми.
Она достала из кармана десятку, положила её на край стола, встала с табуретки и ушла с дочкой в спальню. Она слышала, как хлопнула входная дверь, уложила дочку, та молчала, когда они сидели на кухне, а теперь раскапризничалась. Лену трясло мелкой дрожью, но она успокаивала девочку, гладила её по спине и плечикам, пока та не заснула. Антон домой не вернулся, и утром она собрала какие-то вещи и ушла из этого дома навсегда.
Володя видел, что мать что-то вспоминает и думает, как ему это что-то рассказать, не торопил её. А сам мыслями почему-то оказался в своей квартире. Ранним утром он уходил по делам, мужики ждали его у подъезда. Он посмотрел на спящую, зарывшуюся лицом в подушку Лерку, поправил на столе стопку пластинок у проигрывателя, их разноцветные конверты рассыпались, он собрал их, сложил – «Аквариум», «Кино», «Алиса», «Чёрный кофе». Лерка проснётся, наверняка будет слушать, потом приберёт. В пустую прихожую из кухни падали лучи встающего утреннего солнца, в которых плавали крохотные блестящие пылинки. У двери стояли всего две пары обуви – его кроссовки и Леркины остроносые туфли на высоком тонком каблуке, цвета кофе с молоком, по разные их стороны свешивались ремешки с маленькими блестящими пряжками. Уже обувшись, открывая дверь и выходя в подъезд, он всё смотрел на эти туфли, да и сейчас видел их в мельчайших подробностях… Почему он вдруг вспомнил их сейчас?
Он потёр виски и посмотрел на мать. Калерия Кирилловна наконец решилась и начала рассказывать.
– В общем, дала я тогда Лене денег, и она уехала куда-то к родственникам, в Таджикистан, что ли. Да, в Таджикистан, потому что деньги она мне потом переводом из Душанбе прислала. Связи мы с ней не поддерживали, а после 1991 года, когда там гражданская война была, уж не помню, как, слухи просочились, что вся их семья погибла…
Володя кивнул.
– Ну да, немудрено. Так, помнится мне смутно, дядя Антон тоже погиб, ещё в семидесятые, вроде…
Калерия Кирилловна отвернулась к окну, но продолжила.
– Тогда казалось, что лучше бы погиб. Не смотри на меня так, – она повернулась к нему. – В Америке он остался. Что ты глаза такие делаешь? Поехал со своим ансамблем народных инструментов на гастроли, так всем трио балалаечников там и сбежали от своих. Ох, что было! Нас трясли с год, наверное… Но это ладно. Ведь вот хитрый какой – и балалайку выбрал потому, что народных музыкантов чаще на гастроли за границу отправляют, мол, они лучше русскую душу музыкально раскрывают… Я, честно говоря, даже обрадовалась, когда он сгинул, думаю, как хорошо – на Володьку не будет плохо влиять, а то он уж тогда тебя в карты учил играть, да рассказывал всякую ерунду… А тебе восемь лет всего…
Володя
