Ей совсем не хотелось показывать его сыну. Они с мужем, Николаем Максимовичем, с утра до вечера обсуждали и письмо, и возможную реакцию Володи… И не знали, как уговорить его не реагировать на то, что там написано. Но она слишком хорошо знала своего сына.
Глава шестая
В прихожую выглянул отец, немного понаблюдал за ними. Володя разогнулся, расстегнув ботинки и скинув их с ног. Мать приняла у него плащ и слегка прижала к себе, неся к вешалке и вдыхая исходящий от него запах. Сын так редко бывал дома, уследить за ним было трудно, никогда не знаешь, откуда услышишь или узнаешь о нём. В те страшные и горькие четыре с половиной года его заключения, она, казалось, не спала ни одной ночи. Вспоминала своего пухлощёкого, круглоголового малыша, которого так любила подбрасывать и ловить, прижимая к своей груди, а он хохотал заливисто и заразительно… И шустрого, весёлого, обаятельного пацана она вспоминала тоже. Он легко, но неровно учился, любил музыку и футбол, его обожали и одноклассники, и учителя. Правда, и хулиганил он здорово. Но всё как-то по-пацански, без злобы… Сверкнёт своими синими глазами, засмеётся, запрокидывая голову: «Ну, мам, чего ты…» Его невозможно было ругать, потому что любую попытку начать это делать он тут же пресекал, ласково прижимаясь головой к плечу. И она обнимала его, гладила густые тёмные волосы, подталкивала – иди, занимайся…
Он рос, менялся, всё чаще взгляд его словно индевел, замерзал, глянет остро и колюче исподлобья, не очень-то снисходя до объяснений, где бывает, чем занимается, с кем общается…
Когда и где его лыжня отвернула от накатанной, общей? Почему она вдруг подумала о лыжне? В детстве сын так любил с матерью бывать на спортивных праздниках, которые устраивали предприятия для своих сотрудников по воскресеньям в парке. Играет музыка, в киосках продают горячий чай, пирожки и конфеты. Судья кричит в мегафон: «На лыжню выходят сотрудники…» Все разгорячённые, румяные, у детишек восторженно блестят из-под вязаных шапок глазёнки, на тёплые байковые штаны налипли снежные колтуны, лыжи разъезжаются в разные стороны, а палки застревают в сугробах вдоль лыжни… Как же давно это было, почти сорок лет назад! И как они все тогда были счастливы! И как быстро пролетело время! И её единственный сын уже никогда больше, видимо, не был счастлив так, как тогда, в заснеженном морозном парке… Хотя, что она знает о его жизни? Когда она перестала знать о его жизни и понимать её? Его неприкаянную сорокапятилетнюю жизнь?
– Привет, пап! Ты как?
Отец, что-то нечленораздельно пробормотав и невнятно поздоровавшись, скрылся в комнате. Володя недоумённо посмотрел на мать.
– Что это с ним? Не в духе?
Калерия Кирилловна пожала плечами.
– Наверное, не в духе, причин хватает. Пойдём на кухню, кормить тебя буду. Голодный, поди?
Володя расплылся в довольной улыбке.
– Мать, работал сегодня без памяти и ума, корми меня скорее!
Она покачала головой, включая газовые горелки под кастрюлями.
– Суп будешь?
Устраиваясь за
