что человек, нормальный человек – я же нормальный? – должен был… должен был что-то сделать. Не знаю что… А я в этот момент очень некстати вспомнил, что я, в общем, тоже не очень русский. И что Гиреев меня выше на голову и толще раза в полтора. И что мне… что мне руки надо беречь. И на всякий случай голову еще.
Поэтому я подождал, пока Гиреев уйдет, а потом подошел к Мансуру. Он сидел у батареи и трогал лоб.
– Больно?
– Отстань, – сказал Мансур.
И я отстал. Но теперь каждый раз, когда я видел Мансура, у меня что-то ухало внутри. Вниз. А когда я видел Гиреева… В общем, я предпочитал его не видеть.
Он сам меня нашел. Ну, а я сам был виноват – нарвался. В тот день никто не сделал английский, кроме меня. Тема была сложная. А я не знал, что она сложная, у меня мама преподает английский в университете. И я не понимаю, что для всех остальных сложно, а что – нет.
В общем, Гиреев молча забрал мою тетрадь и пошел что-то оттуда перерисовывать. Я немного постоял и посмотрел на крошечную ручку в его огромном кулаке и отполз тихонько в сторону буфета.
А потом вернулся и увидел Никиту. Он стоял ко мне спиной, и вокруг него, конечно, толпился народ. А потом к нему подошел Гиреев. Я стоял за таким выступом, вроде колонны, и Гиреев меня не видел.
Он подошел к Никите и ткнул в него моей тетрадкой.
– На, – сказал он. – Жиду своему отдай.
И Никита… Никита кивнул. Просто кивнул, и все.
У меня подогнулись колени. И кончился воздух. И я… пошел тихонько. Тихонько-тихонько. И дошел так до самого дома. Семь остановок, безо всякого троллейбуса. Зашел. Лег на диван. И перестал думать. Мысли кончились.
А потом в дверь позвонили. И я не открыл. И позвонили еще раз. И я опять не открыл.
Никита зашел еще раз, ближе к вечеру. Мама уже вернулась с работы, и он говорил с ней.
– Что случилось? – спросил он.
Я спрятался на балконе.
– Не знаю, – растерянно ответила мама и взяла у него мою сумку. – Вышел, наверное, куда-то… Только что здесь был…
Я не ходил в школу три дня. А потом пошел.
– Оськ… Ты что? – спросил меня Никита.
Я не ответил. И получил свое: «Присутствует на уроке чисто биологически».
Он, конечно, не знал, что я слышал. Но что… что он – вот так… ему это нормально? Что «жид»? Да? И… он хотя бы должен был сказать мне. И у него теперь при виде меня ничего там не ухает? Вниз?
И… я не понимаю. Ведь он не боится Гиреева. Тогда, с Мансуром… я рассказал ему. И Никита тихо подошел к этому недоумку и сказал ему несколько слов. Очень тихо. И Мансура больше никто не трогал.
А я?!!
Я подумал, что мне нужно пережить как-то всего один год. Потом, за девятый, сдам экстерном.
Все равно как, хоть на трояки. И пойду в музучилище. Там будут новые люди. Таких, как Гиреев, там точно не будет, в музыкальном таких не может быть.
И дружить я там ни
