на всей планете нет ничего, только снег, снег и в лучах фонаря она, виолончель.
Свет был выключен, и Тимка не сразу узнал сидящего у окна Кренделькова. Фонарь слабо освещал его длинный нелепый нос и руки – одна на грифе, другая со смычком. Надо же, какие красивые у него руки! Он продолжал играть, не остановился. И такое лицо у него было… Без очков он выглядел старше. Много старше. Антон Крендельков в мягком свитере, который играет на виолончели. Такой, какого Тимка никогда не видел. И не слышал…
Последний звук растворился в воздухе, улетел в морозную ночь. Крендельков увидел наконец своего ученика.
– А, это ты, – сказал он как-то равнодушно.
– Я… Я шпиль забыл. – Тимка удивился, как обыкновенно звучит его голос.
Крендельков кивнул и как будто чуть отвернулся.
– Антон Петрович! А это… это что было?
Он вдруг улыбнулся и как-то потеплел:
– Бах. – Как будто Бах его близкий друг, и он рад представить Тимке такого славного парня.
– Можно, я послушаю? – вдруг спросил Тимка.
Крендельков опять кивнул. Тимка прикрыл дверь и сел на краешек стула.
Крендельков играл, а он слушал. Просто слушал и ни о чем не думал.
Антон опустил смычок и посмотрел на Тимку.
– Скучаешь по Штайну?
Тимка вздрогнул. И почувствовал, как стенка – крепкая стенка, которой он отгородился от Кренделькова, – трещит по всем швам.
– Вы его знаете?… Знали?
– Мы много играли вместе, – кивнул Антон. – Хороший был дядька, настоящий.
И Тимку почему-то совсем не покоробило это «дядька». Неужели играли вместе?
А Крендельков вдруг сказал:
– Жаль, что ты уходишь. Да что ты, я же все понимаю… Не вышло из меня учителя. Я, знаешь, тоже хорош. Все с тобой, как с маленьким… И понимаю, что плохо, а как надо – не знаю…
Стенка рухнула и разлетелась в пыль.
– Антон Петрович, поиграйте еще! Пожалуйста!
А экзамен не состоялся. На следующий день Тимку прямо из школы увезли с острым аппендицитом.
Антон бегал к нему в больницу каждый день. Притащил маленький плеер, закачал туда виолончельной музыки.
«Надо же, какой хитрый, – думал Тимка, – хочет меня все-таки подружить с этой виолончелью!»
Но Антон ничего такого не хотел – просто делился музыкой, которую любил сам.
– Вот такая штука, – закончил рассказ про своего друга и учителя Тима.
Мы с ним возвращались с концерта, и шел снег. Много, много снега. Он заметал дорожки Тверского бульвара, и хрупкие снежинки тихо падали на огромного, взрослого уже Тиму, и на виолончельный футляр за его широкой спиной.
Весенняя соната
Переезжать не
