меня вздрогнуть от неожиданности и поспешно опустить пониже подол легкого платья цвета словной кости. Упрямо смотрю в сторону окна, пока не ощущаю едва заметное прикосновение мужской ладони к своим распущенным темным волосам. Ласка настолько невесомая, что на мгновение я даже задумываюсь о том, что мне это почудилось. Ноздри трепещут, когда ощущаю рядом уже более выраженный аромат кедра и лимона. Я поднимаю голову и снизу вверх смотрю на подошедшего ко мне вплотную Давида.
– Где болит? – хриплый голос брюнета звучит мягко и сочувственно.
Крепкие пальцы властно обхватывают мой подбородок, и мне ничего не остается, как посмотреть прямо в агатовые глаза. Мне так плохо, что почти не стыдно, что мужчина вот-вот увидит мои готовые пролиться слезы. Большой палец нежно ласкает дрожащий подбородок, и я решаюсь ответить.
– Там, где никому не видно, – тихо шепчу, ощущая, как тут же по щеке медленно ползет крупная, словно прозрачный кристаллик, слеза.
Я вижу, как на скулах Давида перекатываются желваки. Он медленно проводит пальцем по чувствительной коже моей щеки, смахивая соленую слезу.
– Мирьям…
– Почему, Давид? – спрашиваю прерывающимся от полноты чувств голосом у брюнета. – Почему любовь забыла обо мне?
Садулаев смотрит в мои глаза как-то по-мужски уверенно.
– Ты просто не хочешь ее замечать, Мирьям, – низкий баритон Давида ласкает слух. – Любовь рядом – только протяни руку.
ГЛАВА 4
Резким движением скидываю со своего подбородка пальцы Давида и порывисто встаю с кровати. Меня до дрожи смущает то, какие я испытываю чувства, когда шершавые подушечки его пальцев ласкают кожу моей заалевшей щеки. Так нежно, так чувственно… Вскидываю голову, чтобы посмотреть на Давида. Меня буквально пронзает током, когда мужчина на мгновение переводит взгляд с моих глаз на слегка тронутые нежно-коралловым блеском губы. С растерянностью отмечаю, что Садулаев такой высокий, что я едва достаю ему до плеча. Настоящая гора! Несмотря на негативные чувства, пожирающие меня изнутри, я вдруг с удивлением осознаю, что рядом с ним чувствую себя по-настоящему хрупкой и женственной. Вижу в черных, как кофе, глазах мужчины что-то похожее на восхищение и обожание. Давид, словно касаясь, скользит взглядом по чертам моего лица и останавливается на разметавшихся шелковистым потоком прядях волос.
– Я больше не верю в любовь! – срывается с моих дрожащих губ.
Прежде, чем я продолжаю, меня неожиданно пронзает догадка. Широко распахнув глаза, я смотрю в лицо Давиду.
– Ты вед знал, да? Знал о том, что Макарова беременна от Максута? – мне с трудом дается каждое слово. В горле будто застрял ком, который не то, что говорить, – он дышать мешает.
Давид молчит, но его взгляд красноречив, как никогда. Боже, он знал! Все они знали… Одна я – дура. Глупая, наивная, доверчивая. Господи, ну почему?!
– Почему
