спиной к Давиду.
Так будет проще лгать, с отцом всегда прокатывает. Взгляд лихорадочно скользит по великолепному ухоженному цветнику Динары Исаевны.
– Мне… мне… было не хорошо. И я… – сочиняю на ходу басню для «жениха».
– …отправилась в клуб, – хмыкнув, продолжает за меня Давид. – Врать не хорошо, кошечка, – кидает небрежно в мою сторону Садулаев, заставляя непроизвольно обернуться, – а лазить через окно и вовсе опасно.
Кошечка… Так он называл меня ночью, когда мы были вместе. Краснею под внимательным взглядом. Губы непроизвольно приоткрываются, когда я словно наяву ощущаю скольжение шершавых подушечек мужских пальцев по своей гладкой коже.
«Черт! Так, значит, он в курсе насчет того эпизода с днём рождения лучшей подруги, но, наверняка, не знает про другие», – успокаиваю себя в надежде, что Садулаеву сообщили об этом инциденте общие знакомые.
Недовольно поджимаю пухлые губы и вновь отворачиваюсь к окну.
– Я не вру. У меня было воспаление, Давид. По-женски! – добавляю, желая смутить мужчину подробностями.
Они же такие чувствительные, когда дело касается женских недомоганий. Прячу улыбку, представляя, как Давид отступит и закроет тему. Но о чем это я?! Садулаев взрослый мужчина, а не зелёный юнец с моего потока. Его не так-то просто смутить. Нервно трогаю тоненький ремешок, обвивающий мою талию. Боже, хоть бы поверил! Не хватало ещё пробоем с отцом! Я ведь и правда злостная прогульщица.
– Воспаление? – переспрашивает он.
Я буквально чувствую, как чувственные губы Давида растягиваются в скептической улыбке.
– Ну, если только воспаление хитрости, милая.
Не выдерживаю этого спокойного тона и завожусь с полуоборота. Оттолкнувшись от подоконника, преодолеваю быстрым шагом расстояние между нами.
– Какого черта, Садулаев?! – восклицаю, складывая руки на груди, и замечаю, что взгляд Давида от моего движения опускается ниже – к вырезу платья.
Чтобы он не пялился, куда не следует, раздраженно перекидаю тяжёлую копну волос на плечо, прикрывая бурно вздымающуюся от злости грудь.
– Зачем ты следишь за мной? Что тебе надо?! – кидаю в него вопросы, словно остро заточенные кинжалы.
– Я просто беспокоюсь о тебе. Что в этом такого? Если забыла, напоминаю, что ты – моя будущая жена.
– Это не значит, что за мной надо шпионить? – бубню, слегка тушуясь под взглядом темных глаз. – Давид…
За секунду меняю выражение лица, делая совершенно невинный взгляд. Хлопаю ресницами, приоткрываю губы. Я знаю, что они у меня красивые. Далеко ни один поклонник восхищался ими и почти писал оды их волнующей форме, похожей на лук Купидона. Руки тянутся к вырезу его рубашки, и я делаю вид, что заботливо поправляю верхнюю пуговицу.
Давид тяжело сглатывает, когда я нежно провожу ладонями по хорошо выраженным мышцам, что читаются под тонкой тканью рубашки. Кажется, у Садулаева, как и у любого
