во внешнем мире.
Пусть он на голову ниже хозяина дома, но сильнее его. Здоровее. И прочнее, чем эти доски, сплетенные человеческими знаниями в массивную дверь.
– Здесь хранятся ваши кролики, – заговорил Назгал.
Негромко. Но он знал, что его слышат. И каждое его слово находит путь через щели в бревнах, проходит в уши сжавшихся по ту сторону крестьян.
– Больше десятка. Два десятка. Больше. Много. Вся ваша жизнь в этих животных. Вы готовы пожертвовать десятком. Двумя? Готовы вы пожертвовать всеми? Сотня мертвых тушек. Растерзанных кроликов. Никто не купит это мясо. Никто не наденет их шерсть.
Назгал подошел к пустой клети, стукнул деревянным засовом. Он открыл клетку и поворошил солому. Сбежавший из клетки зверек давно остыл, вдохнув дыхание смерти на полу.
Окованный металлом засов скользнул в сторону. Дверца приоткрылась. На этот раз хозяин дома держал дверь за канат, который намотал на руку. Можно дернуть дверь, и руку этого человека выбьет из сустава. Назгал улыбнулся. Но он не хотел калечить простака. В пустой жестокости он не видел пользы.
И тогда был против жестокости. Даже по отношению к мертвым. Борд научил его хитростям, что страх управляет людьми надежнее. Ни золото, ни благословения не обладают такой силой.
Сквозь щель в проеме подслеповато щурился хозяин дома. Его лицо на расстоянии руки от проема. Он не видит ничего перед собой. Можно ткнуть ему в глаз. Ощутить, как под пальцем растекается нечто мягкое и теплое. А затем последует крик. Дверь уже не удастся закрыть.
Назгал так не поступил. Не хотел он калечить простака без нужды.
– Кто здесь? – спросил крестьянин.
Слова затерялись по пути в его густой бороде, всклокоченной из-за раннего пробуждения.
– Странник, идущий путем служения, – припомнил Назгал строчку из Книги.
В темноте его не разглядеть. Но голос такой отчетливый, такой плотный. Слова придавали форму говорящему. И почему-то успокаивали обезумевшее сердце хозяина дома. Сгрудившиеся за его спиной семейные только мешали. Вооруженные лучинами они ослепляли.
– Видок у тебя, – сглотнув, сказал хозяин, – недобрый какой-то.
– Как бы ты выглядел, пройдя тысячу жизней?
– И то верно. Не убивай зверушек моих.
Назгал захлопнул дверцу клети. Этот звук заставил крестьян вздрогнуть и отпрянуть. Дверь прикрылась. Засов они не трогали. Назгал держал их за горло и не отпускал.
Голод обходил эти земли. Задерживался ненадолго. Сезон или два. Двухлетние неурожаи остались на памяти дедов. Возвращения голода крестьяне опасались как лесного пожара. Страшились больше тех чудовищ, что могла выплюнуть ночь. С чудовищами можно договориться.
– Чего тебе, странник? – спросил хозяин. – Мы ж бедные люди. Ничего нет.
– Ошибаешься. Ты можешь накормить голодного. Соверши благое дело.
Дверь открылась. Чужака
