и независимее, однако гарантии своей вольности они имели только от монарха, но не друг от друга.
В начале XVII в., когда в ходе смуты появилась возможность развития России по польскому пути, находившийся в то время в Москве польский шляхтич Самуил Маскевич записал такие высказывания своего русского собеседника: «Ваша вольность вам хороша, наша неволя – нам, ведь ваша вольность… это своеволие, разве мы не знаем того… что у вас сильнейший угнетает худого, свободно ему взять у более худого владение и самого убить, а по праву вашему искать справедливости придется много лет, прежде чем дело завершится, а то и не завершится никогда. У нас самый богатый боярин самому бедному ничего сделать не может, так как после первой жалобы царь меня от него освободит».[165]
Что касается людей низших сословий, то с XVI в. крестьянам запрещалось покидать свои земельные участки,[166] при этом они не были прикреплены ни к земле, ни к конкретному лицу; они были, если можно так выразиться, прикреплены к государству: крестьянин при посредстве помещика на в был сделан государственным работником.[167] Одновременно купцам запрещалось менять место жительства, а священникам слагать с себя сан и покидать приход.
Наконец, еще одна деталь – простолюдинам запрещалось переходить в ряды служилых людей, тем самым достигалось не только жесткое сословное определение населения, но и расписание сословных обязанностей перед государством, которое олицетворяли служилые люди.[168] Таким образом, каждое сословие приобретало вид закрытого сообщества, в котором формировались собственная мораль, культура и традиции. Изменить свое сословное состояние было достаточно сложно, во всяком случае, попытки многих царей, в частности Ивана Грозного или Петра I, привлечь советников из низших слоев общества встречали мощное сопротивление высших сословий. И поскольку, как уже говорилось, государственная служба напрямую связана с владением землей и по-настоящему свободных людей просто не было, то выходило, что в России выстроилась система рабства, требовавшая безусловного подчинения по вертикали: с одной стороны, хозяину-владельцу, а с другой – представителю государства, которые, как правило, совпадали в одном лице.
Таким образом, сопротивление владельцу-хозяину воспринималось как сопротивление власти, установленной Богом. Кроме того, иерархия управления предполагала, что владение, собственность и даже жизнь всех нижестоящих управленцев находились в прямой зависимости от вышестоящих начальников, благополучие которых, в свою очередь, зависело от царя. Здесь и кроется пояснение формулы С. Герберштейна о том, что все признают себя холопами, т. е. рабами своего Государя.[169]
В результате в основании московского государственного порядка изначально были заложены два внутренних противоречия, которые все больше давали о себе знать. Первое можно назвать политическим и определить словами В. О. Ключевского: «Московский государь, которого ход истории
Цит. по:
«Судебник» 1497 г. распространял дату перехода крестьян (одна неделя до и одна после осеннего Юрьева дня, когда все сельскохозяйственные работы были закончены) на все земли Московского государства.
См.:
Исключения были возможны только благодаря усердной воинской службе или постригу.
Еще более точно, но уже в начале XIX в., когда эта управленческая пирамида, казалось бы, уже должна была приобрести более цивилизованный вид, выразил зависимое состояние русского общества М. М. Сперанский, который писал, что в России есть только два человеческих состояния – «рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только по отношению ко вторым…» (см.:
