«высший начальничек». Прозвище выражало не столько ироническое отношение к его росту, сколько то, что в ведении Первого спецотдела находились «дела», по которым следовала только высшая мера. Расстрел. Дела поступали сюда после вынесения приговора для его исполнения. Поэтому считалось, что от «высшего начальничка» ничего не зависит. Но это было не совсем так.
Разумеется, для Баштакова решение Военной коллегии Верховного суда, трибунала или «тройки» было незыблемым. Как для упавшей с облака капли дождя невозможен возврат, так и здесь исключалась отмена приговора. Однако крохотная лазейка все же иногда появлялась.
Начальник Первого спецотдела не имел права заменять высшую меру наказания или переносить срок приведения приговора в исполнение. Не допускалось даже внесение самого незначительного изменения в процесс экзекуции. Малейшее нарушение и даже отклонение от установленной процедуры влекло за собой аналогичную меру наказания в отношении виновника.
Все было регламентировано предельно четко, отработано до мелочей. Но, поразительное дело, при желании можно было все же что-то изменить в этой чудовищной машине насилия. Баштаков порой отыскивал для этого разные поводы, находил щель. Иногда ссылался на неправильное оформление дела, иногда на несоблюдение какого-то пункта или параграфа… Но, конечно, это бывало крайне редко.
Чтобы приостановить исполнение приговора, а это случалось, он обязан был в течение двадцати четырех часов представить прокуратуре обоснованный протест. Такое право ему предоставляло соответствующее предписание. Пользоваться им Баштаков решался лишь в случае, если осужденный не являлся известной «в верхах» личностью.
Бывали случаи, когда его претензии к оформлению документации заканчивались пересмотром всего дела. И потом оно больше не возвращалось в спецотдел. Естественно, Баштаков все это время находился в напряженном состоянии.
В прокуратуре по-разному относились к редким демаршам Баштакова. Дело не в том, конечно, что мало кто горел желанием игнорировать мнение Первого спецотдела НКВД. Дело в другом. Прокуратура осуществляла надзор за ходом следствия и вынесением приговора. Так было принято считать.
В главном здании НКВД на Лубянке прокуратуре была отведена небольшая часть этажа. Люди там были тоже разные, в том числе и нормальные, которым не по душе был поточный конвейер приговоров. Они, конечно, не рисковали говорить об этом, но если Баштаков опротестовывал то или иное дело, были рады. Все зависело от того, к кому попадет протест.
Это с одной стороны. С другой, любая придирка Баштакова, имевшая логическое обоснование (надо иметь в виду абсолютную условность этого понятия, ибо за редкими, а точнее, редчайшими исключениями о какой логике могла идти речь при полной подчас надуманности дел?!), бросала тень на работу следственного аппарата, на прокуратуру.
Защищая честь мундира, там «дооформляли» завернутое им дело, насколько это было в их силах. Справедливо
