отличался четкостью и скрупулезностью. И даже то, что время от времени он опротестовывал отдельные дела, воспринималось как положительный фактор. Тем более что его позиция, как правило, одерживала верх. Кроме того, начспецотдела был трезвенник. Это качество особенно ценилось. (Однако порой, когда нервы не выдерживали и он готов был лезть на стенку, под утро выходного дня позволял себе опрокинуть почти стакан «белой головки». Из любимого граненого графинчика.)
Понятно, что Баштаков имел дело с весьма специфической сферой бытия, о которой не только к ночи, но и светлым днем нормальные люди старались не думать.
Здесь были свои особые правила. Например, одежда, личные вещи казненного подлежали сожжению. Во избежание наживы. Зловещий произвол соседствовал с заботой о нравственных нормах. А по сути, конечно, с заботой о том, чтобы информация о совершенных в подвалах акциях не пробивалась наверх, к людям.
Но все равно до начспецотдела порой доходила информация о нарушениях на «вещевой» почве. Так, однажды кто-то из родных погибшего узнал на ком-то свитер, принадлежавший «врагу народа». След привел к исполнителю акта, то бишь палачу, продавшему «трофей». Баштаков принял самые суровые меры к нарушителю общепринятого порядка. Провинившегося тоже казнили.
Дотошность Баштакова в исполнении инструкций изжила эту раздражавшую начальство практику. И была зачислена в актив начальника спецотдела.
Баштаков редко появлялся на улице в форме. Если такое все же случалось, то он не без удовлетворения наблюдал, как прохожие, увидев ромб в петлице на гимнастерке, изумлялись и, обернувшись, некоторое время смотрели ему вслед. А те, кто знал толк в значении нашивок, обнаружив на рукаве чекистскую эмблему, сразу втягивали голову в плечи и старались быстрее разминуться с ним. Такая опасливость посторонних портила ему настроение, угнетала, заставляла основательно призадуматься.
Глубокой ночью, а чаще под утро, когда Баштаков возвращался домой на Большую Калужскую улицу, где жил с рослой, полноватой супругой и миловидной дочерью, дворники в белых фартуках встречали его неизменным глубоким поклоном.
Жильцы дома поначалу любопытствовали и специально уже где-то поближе к полудню, когда Баштаков обычно уезжал на службу, прогуливались около дома, чтобы убедиться в правоте соседей, утверждавших, что за малорослым квартиросъемщиком приезжает шикарный семиместный «ЗиС-101». Убедившись в правоте слухов, старались избегать с ним встреч. От греха подальше.
Баштаков любил поэзию, мог прочесть отрывок из «Фауста», особенно любил в литературных беседах сравнивать Пушкина и Лермонтова, предпочитая второго первому, был в курсе и современных новинок, критически относился к конъюнктурным произведениям, обожал балет, коллекционировал пластинки, в основном симфоническую музыку. С отличием окончил Менделеевский институт, сразу был рекомендован в аспирантуру, гордился темой будущей диссертации, но партком института рекомендовал
