пролет сменялся другим. Мусоропроводы подванивали кислым и гнилым. Сережа тяжело дышал.
– Папа, подожди! – его крик эхом разлетелся по пролетам.
– Некогда, сынок! Опаздываю.
«Куда он опаздывает? Сегодня же выходной!» – подумал Сережа, но ничего не сказал. Он хватался за перила и старался не отставать.
В квартире было душно. Отец подошел к балкону, отдернул тюль, открыл балконную дверь. Сережа пошел в ванную умываться. Когда он вернулся, отец сидел на корточках и укладывал вещи в большую дорожную сумку, с которой они ездили на юг. Черная сумка с белой надписью на английском.
– Папа, мы что – уезжаем?
– Уезжаю я. А ты остаешься.
– Ты надолго? – спросил Сережа охрипшим голосом, отчаянно пытаясь убедить себя, что на этот раз он ошибся, что предчувствие его обмануло, что никакой беды не случится. Но он уже знал, что это случилось, что беда уже здесь, рядом, в этой комнате. И что ничего нельзя изменить.
– Ты уже взрослый мальчик, – мягко сказал отец. – Ты должен меня понять.
– Нет, нет, не уезжай! – закричал Сережа. – Вы с мамой помиритесь! Я ей скажу!
– Послушай, мама тоже уехала. Вернее, переехала. Она будет тебя навещать. А жить ты будешь у дедушки с бабушкой. Тебе ведь там нравится?
Сережа растерянно моргал мокрыми ресницами. Он снова ничего не понимал. Ведь еще утром папа сидел в школе, записывал на листочке фамилии учителей. Зачем?
– Папа, почему ты от меня уезжаешь? Что я такого сделал? – он обхватил отца за ноги и зарыдал.
Он чувствовал запах отца, его вещей. Казалось, он хотел навсегда запомнить его, сохранить, впитать.
– Папа, ты ведь приедешь, правда?
– Да, да, приеду. А сейчас мне пора.
Отец подхватил сумку. Сережа вдруг застыл.
Конечно! Значит, они больше не поедут летом к морю, как он мечтал. Он вспомнил вчерашний туман. Ему вдруг показалось, что все вокруг исчезло – отец, его сумка, разбросанные по полу вещи, портфель с учебниками, письменный стол с зеленой лампой, – все растворилось в тумане. Он снова, как тогда у реки, стоял и дрожал, не зная, куда идти. Время остановилось.
Рука отца опустилась ему на плечо.
– Обед на плите. Сам разогреешь? А вечером дед за тобой заедет.
Щелкнул дверной замок. Сережа остался один.
С подоконника на него молча смотрели солдаты. Он вдруг представил, что все они настоящие, ждут его команды, а он, командир, сидит перед ними и размазывает слезы по щекам. Он поднялся и произнес, как не раз слышал на занятиях в части:
– Вольно! Разойдись!
И пошел в ванную – умываться.
* * *
Суп он есть не стал, убрал в холодильник. Долго жевал холодную котлету. Есть не хотелось. Хотелось закрыть глаза и заснуть, чтобы, когда проснешься, все стало по-прежнему. Он бродил по пустой квартире, пытаясь представить себе завтрашний день. Но ничего не получалось.
На улице стемнело, зажглись
