живёт. И волосы у него чёрные, очень красивые – вьющиеся. Загляденье.
– Спасибо… – Я замираю, потому что понимаю: это не русский. Новый язык плавный, певучий, но совершенно точно не мой родной. Откуда я его знаю?
Да ладно, Лен, стоило догадаться: ты же поняла записку клинописью.
Допустим. Однако письмо – это одно, а говорить на иностранном вслух – совсем другое. Я даже на английском до сих пор только дорогу спросить могу. А ведь как старательно учила, когда поняла, что хочу однажды вырваться из Москвы и поехать на неделю моды в Париж и Милан. Была у меня такая мечта. Несбыточная.
Мальчик расплывается в улыбке и опускает метлу. На меня он смотрит точно как и мужчины в моём мире – из тех, что не хотят сразу меня в свой гарем, как Серый. Этот, наверное, вроде Тёмы – у него восхищение на лице написано.
А поскольку мы знакомы всего минуту и вряд ли его настолько впечатлила растрёпанная девица в мятом костюме, которая не может даже от обезьян отбиться, значит…
Значит, личное счастье мне и здесь не светит.
Старательно скрывая разочарование, я отвожу взгляд и поправляю волосы. Шляпа исчезла – наверное, ветром унесло. Или кто-то из обезьян радостно с ней ускакал. Надо было запасную брать.
– Простите, – я снова запинаюсь и потом говорю медленно, пробуя на вкус слова незнакомого языка, – подскажите, пожалуйста, где я нахожусь?
Мальчик с метлой хмурится было, а потом его глаза расширяются так, словно страшнее он в жизни ничего не видел.
Даже обидно становится. Согласна, я сейчас не в лучшей форме, и с костюмом наверняка не угадала, но не настолько же.
И тут случается странное: я встаю, а мальчик, наоборот, падает, роняя метлу. На колени – лбом в траву.
Э-э-э…
Может, у него обморок? Или припадок?
– С вами всё хорошо? – осторожно интересуюсь я, уже догадываясь, что дело в другом: мальчишка выглядит, скорее, испуганным, чем больным. Он даже как будто побелел, хотя с его загаром это и не особенно заметно.
Может, в этом всё дело? Может, он испугался моей светлой кожи? Я однажды читала, что туземцы в Африке принимали белых миссионеров за призраков.
От этой мысли мне смешно.
– Простите! Правда… Не бойтесь, я честное слово живая!
Конечно, не срабатывает: мальчик только сильнее трясётся.
Я осторожно обхожу его, поднимаю рюкзак и отступаю на дорожку.
– Простите… И спасибо!
Остаётся надеяться, что это не повторится и остальные “туземцы” отреагируют на меня нормально. Если же нет… Я нахожу под одеждой камень, слушаю тихое “тук-тук” и отпускаю. Сбежать можно в любой момент. Но пока ещё рано. Сначала разберусь что к чему.
Всё-таки любопытно, откуда я знаю местный язык? Что-то мне подсказывает, ответ есть у мальчика-матрёшки Дзумудзи. Наверняка и камень именно он мне любезно одолжил – как раз после разговора в кафе. Что же этому Дзумудзи от меня
