биография не однозначна. Был период, когда, уже став профессором и будучи в зрелости, он вообще покинул Институт, – и можно только догадываться, почему.
Десять лет назад он восстановился через четвертый, и пока последний Институт в его карьере, – Институт Молодежного района. Должность осталась та же – профессор.
II
Седой и старый, Кроне Винч, с оранжевым бейджем, приколотым к карману его выцветшего пиджака, зашел в свой кабинет на третьем этаже. Встреч с коллегами-профессорами сегодня было много, да и старшие планировщики все шли к нему за советами. Он всех принимал в другой комнате – ему там было удобней.
Разговоры, понятно, шли в основном о бесчувственности, так как его в Оле-Вивате, как он ни пытался это опровергнуть, считали чуть не первооткрывателем этого понятия, – во всяком случае, в Институте равных ему не было. Более того, в связи с развитием последней идеи человека как машины желающих узнать что-либо о бесчувственности заметно прибавилось, так как многие стали считать ее одной из основных характеристик человека-машины, которая вытекает из самой его природы.
Кроне Винч негативно отнесся к этой последней идее. Он до сих пор считает, что сотрудники, занимаясь ею, занимаются формально ничем.
Особенно его в последнее время стали раздражать некоторые планировщики – любые, – которые все пытаются исследовать, насколько человек есть машина, через понятие бесчувственности. А нашелся один сотрудник, который на днях подошел к нему с сомнением, применима ли вообще бесчувственность к человеку, – это был старший планировщик Рэдмонд Стай.
Стай вроде как начал с обычной консультации по бесчувственности. Он зашел к Винчу в кабинет, тот отвлекся и, выслушав идеи старшего планировщика, предложил ему перейти в комнату с мягкими креслами. Там разговор и продолжился.
– Дозвольте, профессор, вернуть вас к началам вашей деятельности? – обратился Стай.
Винч нахмурился. Лицо его, со шрамом, да и еще с какими-то морщинами и неровностями, сделалось грозным. Стай на секунду задумался, а сколько же ему лет, – об этом провозвестнике бесчувственности ходят легенды.
Профессор же поспешил улыбнуться и ответил:
– Разумеется.
– Мы нашей командой планировщиков в последнее время работаем над идеей человека как машины, – в ответ на эти слова профессор кивнул, как бы говоря себе, что это стандартное уже начало, – и мы пришли к выводу, что понятие человека как машины очень тесно связано с понятием бесчувственности. По сути, это неизбежное условие его существования.
– Так…
– Аргументы вас, наверно, не очень заинтересуют, поэтому я только о том, в чем вы лучше всех разбираетесь.
Про эти аргументы Кроне от кого только не слышал. Поистине, идея получила мощнейшее развитие, оценил он.
– В общем, я про бесчувственность.
– Так, –
