за счет чего…
Кроне оборвал его:
– Она не утверждалась при мне!
– Но вы развивали ее. Я имею в виду то, что рассказывают про ваши осложнения…
– А, осложнения! Что же вам непонятно? Судя по всему, вам знаком этот период.
– Да, конечно. Но я хочу понять, что способствовало этому развитию. Наверно, человек почувствовал себя более бесчувственным? Более – машиной?..
Кроне жестом показал, что понял. Старший планировщик оказался на удивление логичен, пришлось впервые задуматься. Наконец он объяснил, что самое первое упоминание о бесчувственности и, следовательно, утверждение он – да и никто – не может передать, так как этот факт, похоже, не был никак зафиксирован или сформировался независимым, то есть природным, путем. Но, видимо, то утверждение было настолько сильным, что сразу всеми было принято как универсалия. Или – люди просто по природе своей почувствовали, что это так. В ситуации же с нынешней главной идеей, видимо, само утверждение пока ощущается слабее.
Рэдмонду Стаю не понравилось такое объяснение. Он в нем многое не понял – и первое, что не понял, вынес на вопрос:
– Почему тогда его забыли, то первое утверждение? Говорят, что вы своими теоретизациями почти вернули понятие!
– Ну, это неправда. Преувеличение.
– Но его же так резко развили!..
– Это уж я постарался, – улыбнулся Кроне. Эта была такая улыбка, которая говорила о том, что на самом деле «постарались» многие.
Рэдмонд все равно не понимал. Он что-то еще разволновался и даже повысил голос:
– Как-то все равно непонятно. Может, человек тогда и машиной себя более чувствовал?
– Это вы к чему?
– Да, теперь же звездолеты появятся. Машин станет меньше. Отождествление прекратится…
– Я что-то вас совсем не понял, – заявил профессор.
– Получается, человек, возможно, стал… менее бесчувственным?
Кроне замахал руками.
– Вы что? Коллега!! – профессор готов был прийти в бешенство.
А Рэдмонд уставил глаза в небо – и потом, через пять секунд, воскликнул:
– О, я понял! – потом чуть спохватился: – Как вы думаете, профессор, а человек точно бесчувственен?
– Что?!!
Рэдмонд встал. Профессор тоже встал – он понял, судя по внезапно проявившейся улыбке на лице планировщика, что тот как будто подходил к такому выводу. Специально.
– Идите-ка на воздух! Живо! – он чуть не набросился на него, но Рэдмонд уже успел выскочить.
Вечером того же дня Винч, придя домой, долго сидел на стуле за столом и рефлексировал. Ответственности с годами в нем не уменьшилось – он просто не мог, как профессор, забыть этот разговор и вообразить, что ничего не было.
Старший планировщик, конечно, бредил. Скорее всего, предположил Кроне, тот просто изначально запутался в своих мыслях, а потом
