пригорок, преодолен. Третий – реальная гора, на которую могу и не взобраться. Вершина той горы – суметь разговорить Водяру. Желательно, не прибегая к насилию. В конце концов, нам с ним еще в одной смене работать.
Просто не будет. Без насилия – это вообще заоблачно высоко.
Кто-то другой на моем месте сказал бы, что нечего со студнем церемониться. Опрокинуть, скрутить, поменяться местами у деревца – и устроить любителю беленькой допрос с пристрастием. Этот путь куда короче и проще.
Но тут какое дело: я не умею пытать людей. Не приходилось. Проблема не по технической части: тот же урок Чеслава с неторопливым нагревом поверхности через ладони отлично бы сработал. Кисть Вадика зажать в руках, как в тисках, и подавать жару по капельке. Руки – второй по важности инструмент крупье, после мозгов. Мы руки свои бережем.
Даже не обязательно доводить до обгорелой плоти. Коломийцев – слабак и трус, как потянет жареным, тут он и спечется. Страх доделает остальное.
Дело в другом. Миролюбие, о котором я столько раз повторял за прошедший месяц, что впору на языке мозоль заиметь, не напускное. Намеренно причинять боль беззащитному разумному (человеку ли, обитателю ли мира Ночи) – меня коробит от одной мысли.
Увы для Водяры, это не значит, что мне не хватит духу. Хватит, если мирные средства будут исчерпаны. Ответы, понимание причин для меня сейчас важнее мук совести. Прибавятся к моим кошмарам вопли подпаленного Вадика, что же. Множить сущности есть нужда.
Пока же попробуем пройти сложной горной тропой – тропой терпения и увещевания.
– Вадь, – не отпуская его руки, с растерянностью в голосе обратился я. – А где это мы?
– Так… это… м-м… – промямлил студень. – У Верхнего озера. В той вон стороне, – свободной от моего «дружеского» пожатия рукой он указал направо. – Поклонная гора. Там, грят, тело Распутина жгли на костре. А он сел в гробу да махнул рукой. Вот, в Озерках мы.
«Отличный загар, Вербочка. Куда ездила?» – голос Бореевой в голове.
«Купаться можно и в Озерках», – ее милейшество Маргаритка.
Есть ли связь? А бес его знает, и сейчас не о том речь.
Кстати говоря, одна из немногих вещей, что я запомнил из лекций по истории в универе (я их всего пяток и посетил за первый семестр первого курса), как раз про кремацию тела Распутина. Согласно заверению нашего историка, останки почтенного старца сожжены были в печи Политехнического института. Где правда? Не знаю, и момент для выяснения неподходящий.
А вообще – хорошо идем, к успеху идем. Не сглазить бы…
– Круто, – я выпустил руку Вадика. – А как мы тут оказались?
И поморгал быстро и удивленно. Так Овца делает, когда тупит и просит подсказать ей выплату.
– Частник подвез, – Водяра подернул плечами. – Прижало тебя, приятель. Духота да водочка – плавали, знаем. Сморило. На воздух самое оно, когда такое дело. А тут хорошо, птички поют.
Соловушка подтвердил, залившись трелью: птички поют.
Именно
