и украшений минимум – перстень с кианитом, браслет с рысиными головами на левом запястье, сложный крупный аграф-пряжка на плаще да витой тяжелый торквес под воротом. Разбойничья серьга с пером и бусинами, разумеется, осталась в прошлом – только вот белесый шрам на скуле все того же лесного воина-повстанца напоминает. Амир только головой покачал, заметив:
– Уаллэн, вам только венца не хватает! Будь я чужеземцем, так и не сразу понял бы, кого коронуют – вас или же все-таки лорда Мааркана!
Старший Ардэйх удивленно моргнул, а потом неожиданно рассмеялся:
– Конунг, ты чего? С каких это пор мы вдруг на такой излишне церемонной ноте общаемся?
Амир улыбнулся, пожав плечами, а сам скосил глаза на прочую компанию, с которой перед его появлением и вели беседу Ардэйхи – то есть, сам Уаллэн, Фиантэйн и Кинн, да еще несколько их родичей, которых по именам Амир не помнил. Компания же собеседников горных состояла в основном из равнинных князьев. Из них всех северяне знали только двоих. Первый – смуглый и темноглазый, точно и не гаэлец вовсе, а торроссец или вовсе человек-кортуанец, узколицый, вечно несколько брюзгливо поджимающий губы Талврин О’Грэнн, и его близкий друг, но полная противоположность внешне – светлый до бесцветности, весь какой-то серо-пепельный, от глаз и длинных прямых волос до блеклой одежды и со слегка лошадиной физиономией Марх О'Лирри. Еще и одет этот молодой равнинник был в наряд невнятных, серо-зеленоватых тонов, что еще больше усиливало его бесцветность; его друг Талврин же, и без того изрядно выделяющийся среди сородичей, предпочел крайморскую моду – на том была широкорукавая пышная белая рубашка, затянутая лазурным бархатом жилета на узкой талии, и бархатные же узкие брюки, ладно еще сапоги со шнуровкой остались привычные, гаэльские. В компании с этими равнинными князьями были какие-то их сопровождающие, скорее, личные охранники, чем родичи, но они в разговоре не участвовали.
Поймав взгляд Амира, Фиантэйн опустил взгляд – уставился в кубок, где плескалась темно-рубиновая кровь вина. Почти сразу его примеру последовал Кинн – чтобы не засмеяться в голос, разумеется. Только сам Старший и не подумал строить каких-то сложностей на пустом месте. Вздернул чуть насмешливо безупречно очерченную бровь и вкрадчиво поинтересовался:
– Или же вы полагаете, любезный друг, что наши равнинные товарищи в самом деле почти ничего не знают об обстоятельствах, приведших нас на одну сторону в этой войне? О, все они прекрасно знают, уверяю! Даже если тактично делают вид, что нет. Верно же? И о моих делах в Брамстоне не судачил при дворе только ленивый!
– Нет, ну конечно, отрицать подобное и в самом деле невозможно, буде все это знают, но уверяю, лично я ни в каком разносе никаких сплетен не участвовал, – доверительно прижав руку к груди, промолвил Марх. Светлые – бесцветные, вернее – глаза его при этом полнились совершенно искренним участием. – И, смею уверить
