нахмурилась.
– Ты католичка?
– С чего ты взяла? – спросила я, желая потянуть время.
На самом деле она угодила в точку. Пусть даже мы делали вид, что исповедуем англиканскую веру, мы, де Люсы, были католиками с тех пор, как Рим был не более чем семью живописными холмами в итальянской глуши. Даффи говорит, что душа необязательно находится там же, где и сердце.
– Вообще-то да, – добавила я.
Коллингсвуд присвистнула сквозь зубы.
– Я так и думала! Наши соседи дома в Ниагара-он-те-Лейк, Коннолли, они тоже католики. Они так же шевелят пальцами, как и ты только что. Это знак креста, верно? Мне так говорила Мэри Грейс Коннолли. Что-то вроде магии. Она заставила меня пообещать, что я никому не скажу. Но послушай! Что ты здесь делаешь? Мисс Бодикот…
– Я знаю, – перебила я. – Она была настолько англиканка, что ей хватило бы кухонной табуретки, чтобы вознестись на Небеса.
Где же я это слышала? Никак не припомню. От тетушки Фелисити? Наверняка не от отца.
– Но ты не должна так говорить, – сказала мне Коллингсвуд. – Иначе тебя освежуют заживо.
– Мы, католики, были мучениками со времен изобретения огня, – отозвалась я. – Мы привыкли.
Наглость с моей стороны, но я не могла сдержаться.
– Твой секрет умрет вместе со мной, – поклялась Коллингсвуд, зашивая себе губы невидимыми иголкой и ниткой. – Его не вырвут из меня и дикими лошадьми.
Последнее предложение прозвучало как-то вроде: «Мугу не мымрут ым мэмэ и мымымы мымымы».
– Это не секрет, – ответила я. – На самом деле мы этим гордимся.
В этот самый миг в дверь загрохотали с такой силой, что я подумала, вот-вот щепки полетят, и чуть не дала дуба от страха.
– Открой! – повелительно приказал голос – голос, который я впервые услышала совсем недавно, но уже хорошо запомнила.
Мисс Фолторн.
– Выключи свет, – прошептала Коллингсвуд.
– Бесполезно, – прошептала я в ответ. – Дверь все равно не заперта.
– Нет. Я закрыла ее, когда проникла внутрь.
Она на цыпочках прокралась к выключателю и погасила лампу. Я задула свечу, и мы погрузились во мрак.
Ну, почти во мрак. Через несколько секунд я обратила внимание, что с улицы в комнату проникает слабый свет.
– Что мне делать? – спросила она. – Нам не разрешается ходить друг к другу в комнаты после наступления комендантского часа. Меня накажут.
Я осмотрела комнату в неверном свете электрических сумерек. Если не считать очевидные места – кровать и шкаф, прятаться было негде, если только она не может просочиться за обои.
Однако надо отдать Коллингсвуд должное – она сообразительна. Одним прыжком она влетела в камин, скорчившись под каминной полкой, и каким-то образом пролезла в трубу. Только ноги мелькнули, эти длинные ноги ящерицы, затянутые в черное, они наступили на металлическую подставку для дров и исчезли в дымоходе.
Я бы не поверила,
