style="font-size:15px;"> Там я забаррикадировалась в одной из двух кабинок, села на унитаз и хорошенько проревелась.
Успокоившись, я высморкалась в туалетную бумагу, умылась и старательно освежилась с помощью карболового мыла.
Что за неделя!
Одни только последние несколько минут оказались катастрофическими. Я нарушила как минимум три из десяти заповедей, десяти «Не…» британских школьниц: я заплакала, глотнула алкоголь и упала в обморок.
Я изучала свое отражение в мутном зеркале.
Лицо, которое туманно, но непокорно смотрело на меня, было сборной солянкой из де Люсов: смесь черт отца, тетушки Фелисити, Фели, Даффи – и главным образом Харриет. В резком свете ламп, моргавших надо мной, оно напомнило мне, но лишь на миг, одно из этих опрокинутых лиц Пикассо, которые мы видели в галерее «Тейт»: бледная кожа и калейдоскопическая мешанина.
Это воспоминание вызвало у меня улыбку, и наваждение прошло.
Я подумала о выцветших, колеблемых сквозняком плакатов военного времени, висящих в кондитерской мисс Кул на центральной улице Бишоп-Лейси: «Держись!», «Не унывай!» и «Вперед!».
Я сделала глубокий вдох, расправила плечи и отдала сама себе честь.
«Отец гордился бы мной сейчас», – подумала я.
– Служи, Флавия, – сказала я себе сама, поскольку его не было рядом. – Служи, де Люс.
Ван Арк беспокойно шныряла по коридору.
– Бип-бип? – спросила она.
– Бип-бип, – ответила я.
– Теперь у тебя есть друг, – сказала она, когда мы медленно спускались по лестнице.
Я все еще была не в настроении для шуток.
– О?
– Джумбо считает, ты – что надо, – объяснила она. – И не только потому что ты дочь Харриет де Люс. Она приглашает тебя на Малую общину сегодня вечером.
– Малую общину?
– У нее в комнате. После наступления комендантского часа. Только самые близкие друзья.
Мне следовало догадаться.
Трудно выглядеть заинтересованной, когда хочешь спать, но я развила эту полезную способность во время особенно продолжительных проповедей викария в Святом Танкреде, посвященных теме спасения души. А теперь я могла использовать ее на практике.
Для начала надо уставиться прямо в глаза преподавательнице, периодически кивая в ответ на ее слова. Можно даже притвориться, что делаешь заметки.
Потом надо упереться локтями в крышку стола и положить подбородок на сложенные ладони, словно размышляя над глубокой мудростью ее слов.
С помощью этих нехитрых приемов я могла ненадолго вздремнуть, полагаясь на веру (вот она, снова вера!), что я проснусь, если ко мне обратятся напрямую. Но этого никогда не случалось. За всю письменную историю учитель никогда не обращался с вопросом к внимательному ученику.
Обман ли это? Что ж, да. Полагаю, да, но как по мне, в любви и образовании все средства хороши.
За весь день я ничего не выучила, но хотя бы немного поспала,
