Уоллес усиленно заморгал из-за внезапного жжения в глазах. Мэй неторопливо шла вперед, то и дело оглядываясь, чтобы удостовериться: он следует за ней.
И он следовал, но только потому, что не хотел остаться в одиночестве в незнакомом ему месте. Дома, только что казавшиеся почти красивыми, теперь словно зловеще надвигались на него, темные окна походили на глаза мертвецов. Он смотрел на свои ноги и сосредоточенно ставил одну впереди другой. Поле его зрения стало сужаться, по коже побежали мурашки. Крюк в груди беспокоил все больше и больше.
Никогда еще ему не было так страшно.
– Эй, – услышал он голос Мэй и, открыв глаза, обнаружил, что весь скрючился, обхватив руками живот, а пальцы так сильно впились в кожу, что на ней наверняка останутся синяки. Если такое в принципе возможно. – Все в порядке, Уоллес. Я здесь.
– Это радует, – с трудом проговорил он.
– Мы можем остановиться на минуту и посидеть, если тебе это нужно. Я не буду торопить тебя.
Он сам не знал, что ему нужно. Не мог мыслить здраво. Он попытался взять себя в руки, мысленно опереться на что-либо. И когда ему это удалось, в нем словно призрак всколыхнулось забытое воспоминание.
Ему девять лет, отец попросил его прийти в гостиную. Он только что вернулся домой из школы и делал на кухне бутерброд с арахисовым маслом и бананом. Он замер на месте, гадая, в чем мог провиниться. Да, он выкурил сигарету за трибунами на стадионе, но с тех пор прошло уже несколько недель, да и родители никак не могли узнать об этом, если только им кто-то не наябедничал.
Он положил бутерброд на стол, перебирая в голове возможные извинения вроде Я больше не буду и Клянусь, я сделал это всего один раз.
Родители сидели на диване, и он похолодел, увидев, что мать плачет, хотя, казалось, и пытается справиться с собой. На щеках у нее виднелись следы слез, она комкала в руке бумажную салфетку. Из носу у нее текло, и хотя она попыталась улыбнуться ему, ее плечи дрожали. До этого он видел ее плачущей только раз, когда она смотрела какой-то фильм, в котором собака преодолевала несусветные трудности (иглы дикобраза) ради того, чтобы воссоединиться с хозяином.
– Что случилось? – спросил он, не понимая, как себя вести. Он знал, как можно утешить человека, но никогда еще этого не делал. В их семье не было принято открыто выражать свои чувства. В лучшем случае, если они были довольны им, отец мог пожать ему руку, а мать легонько стиснуть плечо. Так уж у них повелось.
Отец сказал:
– Умер твой дедушка.
– О, – выдохнул Уоллес, у него внезапно зачесалось все тело.
– Ты понимаешь, что такое смерть?
Нет-нет, он этого не понимал. Он знал, что это такое, знал, что значит это слово, но смерть представлялась ему чем-то туманным, она могла настигнуть только других, очень далеких ему людей. Уоллесу никогда не приходило в голову, что может умереть кто-то, знакомый ему. Дедушка жил в четырех часах езды от них, в его доме всегда пахло кислым молоком. Он любил
