к помощи Гурдоба́н, и краснокожие мальчишки по его руку засуетились.
Фендо́ра отмахнулась от его слов.
– Я сама себе врачевательница, – сказала она и, кряхтя, поднялась на ноги. – А вы никак торговец Гурдоба́н?
– Он самый, – ответил ами́ец, пытаясь придержать урпи́йку за плечи.
– Да отвяжитесь же от меня! – оскалилась она. – Я плохо отношусь к держателям рабов.
Торговец опешил от ее выводов, отпрянув чуть в сторону, кто-кто, а он явно не считал себя рабовладельцем.
– Вы ошиблись, – счел нужным ответить он. – У меня нет рабов.
Взгляд У́ргуской Фендо́ры пал на Бафферсэ́на, бережно держащего Сэл на отцовских руках.
– А он кто? – мотнула головой она. – Не вы ли пленили двоих мужчин из рода, как их там, людей. Девочка израненной пташкой стремилась сюда, где, по словам почившей Ги́рды, живет Гурдоба́н, пленитель ее родной кровушки.
С глаз рабыни пролились слезы большой обиды за всех существующих рабов. В этих слезах таилась и горечь по почившей подруге, что сейчас могла бы прояснить многое.
Подбежавший врачеватель тайку́ повелел Франку нести рыжеволосое дитя в ближайшую хижину, и он послушал его. Когда же лекарский взор упал на раны Фендо́ры, она, почернев, вскричала:
– И чего ты вылупился, бездарь!
Уж больно не любила она все эти сюсюканья по поводу всего лишь царапины.
– Ну как знаете, – ответил тайку́, переметнув внимание на спящую Сэл.
Окружение зевак нестерпимо давило на урпи́йку, и торговец повелел всем разойтись. Всем, кроме Сэ́йлы, А́ккертона и детей, которые по праву находились на развалинах своего дома. В глаза Гурдоба́на вновь вернулась скорбь, потянувшая мысли к телу матери. В этой нестерпимой боли пошли бы к черту все попытки обелить себя. Фендо́ра не желала его слушать, потому что полнилась такой же болью. И им нужно было время.
– Думайте что хотите, – сказал торговец Фендо́ре, поковылявшей к берегу. – Это ваше право.
На мгновение рабыня засомневалась в своих предположениях. На Сэ́йланже у нее не было никаких прав, а здесь ами́ец при соплеменниках показал обратное. Но сейчас она была не готова думать об этом. Ее взгляд пал на Сэ́йлу, а губы попросили ами́йскую жену о сопровождении. По их следам увязалась и Петита́та.
А́ккертон всем сердцем желал облегчить муки друга. Он, положив руку ему на плечо, сроднился с его утратой. Но даже для двух сердец она оказалась слишком большой.
В стороне протрезвевший Пи́дмен почесывал холку своей прирученной свиньи, все приговаривая в подступившей икоте:
– Ай да мы с тобой! Храбрецы Ка́тиса! Да если бы не мы, дамам пришлось бы несладко.
Ре́буз, похрюкивая, нежился в ласках и лучах жаркого солнца. На голове его хозяина алела неглубокая рана с застрявшими осколками от разбитого бутыля. Он, обернувшись, посмотрел на горизонт Гесса́льских
