что те обещали отдать за ту самую иноземку. Смешная ситуация вырисовывалась перед глазами Би́лту, который видел прибежищем беглянок ами́йский Ка́тис.
– «Наверняка им все же удалось, – подумал он. – Некогда великий Пе́ст выставил себя перед всеми полным посмешищем. Не пройдет и месяца как хмельные барды будут напевать о нем острые песенки».
Его взор обозрел десяток каменных плит и тела гатуи́лских пленников, прикованных к ним, а уж потом пал на алтарь юного Ли́буса и Альфе́нту возле его изголовья.
Воительница проявляла живой интерес к молодому урпи́йцу, мышцы которого на обнаженном торсе были покрыты каплями крупного пота. Изредка его обливали ледяной водой, отчего ноги парня сводило в мучительных судорогах.
Когда Би́лту вышел из темноты, Альфе́нта оторвала от красавчика свой порочный взгляд, уставившись на зирда́нца.
– И ты здесь? – озадаченно произнесла она. – Пришел посмотреть, с какой молодой плотью мы имеем дело?
Би́лту, нависнув над бессознательным Ли́бусом, изучил его прекрасное юное лицо и еле заметный зигзагообразный шрам на левой щеке. Ему было абсолютно непонятным то, как такому миловидному пареньку могли доверить пост капитана, команду и целое торговое судно.
– Хм, – хмыкнул он. – Я предполагал, что урпи́ец намного старше и крепче. Такого можно убить движением всего лишь двух пальцев.
Коренастый истязатель Тортон, приставленный свирепой тенью к Ли́бусу, выйдя из ближайшего закутка, вынес на свет плоскую чашу с сотней раскаленных углей. В другой его руке чернело некое подобие печной кочерги. Он намеревался помучить капитана, пройдясь по его телу раскаленным металлом, а в довершение поставить на его шее зирда́нское тавро – там, где будет сидеть широкий ошейник.
Когда он завидел Би́лту, его желание калечить бедолагу поутихло, и он предоставил Пе́стовому сыну возможность осмотреть нового раба.
– Это хороший экземпляр для пещеры Э́ку, – сказал Тортон, разместив чашу углей на ближайшем каменном постаменте. – Мне лишь нужно сломать его волю, да и разузнать кое-что.
Би́лту, посмотрев в глаза Альфе́нты, узрел в них проблески жалости к участи капитана. Эта влюбчивость в каждого подряд делала ее смешной и слабой для всех вокруг. Хотя наверняка она уже придумала объяснение, зачем сидит над его изголовьем. Типа капитан душой за капитана или что-нибудь подобное.
– Разве урпи́ец, пребывая в Пе́стирии, не выдал потребное зи́рду? – спросил у Тортона Би́лту, переведя свой взгляд на чудаковатость настенных теней.
– Упрямый парнишка, – рассмеялся Тортон. – Если бы он знал, что я с ним сделаю, то давно уже раскрыл все секреты.
– Я бы не отказалась от личного раба, – подала голос Альфе́нта. – Би́лту, ты можешь отдать его мне?
Зи́рданец рассмеялся.
– Похотливая
