ты их прикончить сразу, или пусть сами долго и мучительно помирают со смеху.
Харитонов предвидел реакцию президента на его слова, потому постарался всячески избежать встречи с его взглядом. Во-первых потому, что не любил проявления чувств, в особенности благодарности (ему её почти никогда и не выказывали, и Харитонов с молодости внушил себе, что она ему и не нужна). Во-вторых это был бы лишний повод удостовериться в собственной машинности и почувствовать стыд. Но главное, Харитонов боялся показать свою машинность Энрике. Чего доброго, он не поверит его искренности (да, и роботы бывают искренни, особенно в выполнении своей программы) и решит, что Харитонов делает ему одолжение.
Да плюс ещё те четыре парня. Очевидно, они всё в жизни повидали. Наблюдали своего хозяина и в моменты приступов самого чёрного отчаяния, или, как теперь, излучающим светлую надежду. Харитонову почему-то этого не хотелось. Может быть, потому что видел в них таких же роботов, как и он сам, только более современных и модернизированных, и ему не хотелось, чтобы проявление искренних чувств заставило хоть на время забыть свою программу? Или же просто потому, что ему было обидно их безразличие? Иногда он считал, что родившись, взял на себя обязанность быть безразличным, которая принадлежала многим и многим людям. Потому сам он не любил людей хладнокровных и циничных. Они не оценивали его жертвы. Харитонов тайно мечтал о том, чтобы он был таким один. Тогда мир был бы определённо гуманистичнее.
Энрике Гонзалес хорошо знал натуру своего друга, потому как, несмотря на внешность увальня, был очень чутким и проницательным человеком. Так теперь он заметил, как Харитонов ежится, старательно избегая его взгляда, и с трудом сдержал свой порыв, опасаясь раздражать его. С момента начала их знакомства Гонзалес благоговел перед Харитоновым. Он считал его невозмутимость и хладнокровие каким-то особым даром, которого лишены обыкновенные люди, вроде него. Зачастую он сравнивал своего друга с Кетцелькоатлем, божеством индейцев, сошедшим с небес и научившим его предков земледелию. Они оба теперь тайно завидовали друг другу белой завистью.
– А теперь мы поедем на мою фазенду, – сказал лишь президент с виноватой теплотой в голосе. – Мария столько слышала о тебе, и будет просто счастлива познакомиться с тобой!
– Боюсь разочаровать её, когда вместо мужественного героя в духе Хаггарда она увидит старую и сморщенную хромую обезьяну… – буркнул Харитонов.
– Ей будет с кем сравнивать… – ответил президент, смысл его фразы Харитонов поймёт значительно позже. – Но если ты будешь так же ворчать, то действительно разочаруешь её. Герои не брюзжат. А мы не должны разочаровывать нашу молодёжь.
– Правильно. Пусть молодёжь сама себя разочаровывает. Потому ворчать не буду. Буду молчать, как вяленая вобла.
Президент всё же не удержался, схватил Харитонова под мышку и, несмотря на то, что тот упирался и сдавленно хрипел, потащил к лимузину.
Как
