парень, Катюху нашу не трогай, – заступился Степаныч и тоже полез за буфет.
К разочарованию зрителей битва так и не состоялась. Противники постояли, качаясь в воинственном объятии, и быстро остыли.
– Пустите меня, – обмякла Катя, по-девически румянясь.
– Да я вас и не держу, женщина, – развел руки оппонент.
– – Пока еще в девушках хожу, – вроде обиделась Катерина.
Встряхнулась словно курица, выскочившая из-под петушка, и отправилась собирать посуду в таз.
Петровна со Степанычем выбрались из-за буфета.
– Смелый какой, – после неодобрительно говорила Петровна. – Темная лошадка, хоть и рыжей масти! На Катьку попер, как самосвал. Катьке, конечно, так и надо, но этот, из молодых да ранних, он себя покажет. Не к добру я Вовку поминала, ох не к добру, чует мое сердце.
Петровнино сердце – вещун, это всем давно известно.
Мария, семейная жизнь
Саши дома не было, хотя давно вечер наступил. Вечер не как конец светового дня, которого сегодня вроде и не случалось, а настоящий, подтвержденный цифрами на дисплеях и стрелками на циферблатах.
Мария постояла в полутемной прихожей, вдыхая запах московского жилья: легкий шлейф чужой готовки, нотка уличной гари, знакомый тон домашней пыли. Привычно подумала, что надо бы сделать здесь не косметический, а полноценный ремонт, и так же привычно от этой мысли отмахнулась.
Сняла пальто, разулась и внезапно почувствовала, что нечеловечески устала. Не включая света, прошла в спальню к широкой кровати, прилегла на покрывало и провалилась даже не в дрему, а в кому какую-то.
Очнулась, когда зажглась яркая люстра, испуганно прикрылась локтем, но тут же сообразила, что это Саша пришел с работы.
– Марьиванна! – громко и нетрезво поприветствовал ее хмуроватый муж. – Какими судьбами? Проветриться приехала?
Когда-то она в приступе откровенности рассказала Саше о глупом школьном прозвище. Тому показалось, что оно забавно, по-учительски, звучит. И начал, будучи в определенных настроениях, так к жене обращаться.
– Марьиванна – это прикольно, – утешал он (Маша ненавидела словечки наподобие прикольно). – А вот меня в школе Головнёй звали. Еще были Ряха, Даун, Коряга и Вонючка. Так что тебе, можно сказать, повезло.
Порой это начинало злить. Но сейчас она смолчала. Перед ней стоял не виданный больше двух недель муж и глядел безо всякого удовольствия.
Мария твердо знала, что все всегда смотрят на нее с приязнью, и мужчины, и женщины, и продавцы, и полицейские, и молодые, и старики, за исключением человеконенавистников, конечно. Интересно, если бы она увидела сейчас свое помятое со сна отражение, узнала бы в нем воображаемую себя?
– Саша, ты не рад мне? – подавленно спросила она. – Я не могла дозвониться, беспокоилась. Скучала.
Последнее слово было ложью, и оба это понимали.
