медведем,
Ты был у смерти на краю
И дверь не открывал соседям
В берлогу тёмную свою.
Везде молва тебя судила,
Язвила совесть день и ночь,
И женщина не приходила,
Чтобы утешить и помочь.
Но в том, строжайшем из убежищ,
Где спор вели добро и зло,
Был голос музы свеж и нежащ,
Тебе, конечно, повезло.
Марш
Годы жизней заграбастав,
Над минувшим грохоча,
Длится «Марш энтузиастов»,
И не сыщешь калача.
Там, где каторжным гостинец
Люди грешные несли,
Как сияющий эсминец,
Выплыл город из земли.
Путь злодеев и героев
Позабылся и зарос,
И, Владимирку застроив,
Торжествует новоросс.
Только Муза, всхлипнув тонко,
В давний мрак, в былой Аид,
Как с яичком старушонка,
За конвойным семенит.
«Покоя нет, и жизнь берёт за горло…»
Покоя нет, и жизнь берёт за горло.
Водиться тошно с этими людьми.
Вот, кажется, со всех сторон припёрло,
И от кого зависишь, хоть пойми!
Но и в беде ты не изменишь музе.
И ты богат, хоть эта грусть остра,
Является с метафорой в союзе
Инверсия, поэзии сестра.
И эта вертолётная площадка
На доме олигарха говорит,
Что вот придётся и ему не сладко,
Но счастлив ты, служитель аонид.
Термы
В горячей сауне на склоне
Поры реформ и мятежей
Я видывал воров в законе
И государственных мужей.
Как сочинителя и знайку
Там привечали и меня,
Любезно подавали шайку
В блаженство жара и огня.
Одни от власти в полушаге,
Другие в думах о тюрьме,
Все были радостны и наги,
Держа грядущее в уме.
Кого-то позже и убили
Из тех и этих, но тогда
Причастная к незримой силе
Гасила помыслы вода.
И отсвет философской прозы
Пристал к обмылку давних дней,
И свист, и хлёст, и дух берёзы
Остались в памяти моей.
Так, будучи еще не старым,
И постигавший жизнь сполна,
Густым завеянные паром
Застал я эти времена.
Кафетерий
И я, певец исчезнувших империй,
Входил однажды (что же, коль зовут!)
В битком набитый этот кафетерий,
Тогдашних
