игрой теней…
Разведчик, да, но и в глубинах
Души непознанной своей.
И этих странствий вереница
Нужна была и для того,
Чтобы с природой тайно слиться,
Её усвоить волшебство.
Чтобы в крушение империй
С заветной тайною войти
Из этих дымчатых преддверий
Неуловимого пути.
«И даже в глубине земной…»
И даже в глубине земной
Нет ни следа от битвы той
На ветхом поле Куликовом.
Как будто не было её.
Прочь отлетело вороньё.
А ведь конец пришёл оковам!
Когда ж отпляшет молодёжь
И схлынет юбилея одурь,
Глядишь, и что-нибудь найдёшь
В поселке тутошнем, поодаль.
Поднимешь из сырой земли,
Раздвинув в пахотное время
Самой Истории комли,
Её проржавленное стремя.
На Севере
Идём по длинной улице, бывало,
И на развилке дунет и влетит
Сквозь пустоту, где пелась «Калевала»,
Варяжский ветер в праславянский быт.
Попутчик мой, хлебнувший здешней браги,
Бубнит своё, и песня весела.
Ржавеет сельхозтехника в овраге,
Мы вышли на околицу села.
А дальше лес, и дряхлый, и дремучий.
Проходит с облаками наравне
Светящаяся туча, и за тучей
Перун и Один борются в огне.
Гардарика
Раскопки в Старой Ладоги. Скелеты,
В серебряных браслетах костяки,
Клинки и копья, кости и монеты —
У синей Свири и Сестры-реки.
Варяжское чело венчает прядка,
Чернеет руны ржавая строка…
Пришли туда, где не было порядка,
А ведь не будет и спустя века.
Не лучше ли пойти на Рейн, на Вислу,
Ворваться в Рим, Сицилии достичь?
Но как же не ответить Гостомыслу
Не услыхать отчаяния клич!
Да, не Париж, не Лондон, – костяника,
Грибная сырость, бабий вой навзрыд.
Таинственная эта Гардарика,
Не скоро ей стать Русью предстоит.
«И Гостомысла, и Вадима…»
И Гостомысла, и Вадима
Непостижимая страна
Ещё темна и нелюдима,
Порядка вовсе лишена.
Плеснёт налим из-под коряги,
Тоскует выпь, ревёт медведь,
И эти пришлые варяги
За всем не могут углядеть.
И ненавистен их порядок,
Суровый Ordnung привозной
Тяжел, невыносимо гадок,
