этих слов чаровала его, он ничего не понимал, но так радовался, когда слышал, как люди говорят друг с другом. Потом Мишелю казалось, что он понимал суть этих слов, а может быть пытался их угадать. В них всегда слышалась музыка, то радостная, то тревожная, то таинственная. Как и где-то далеко, в зале, когда кто-то садился к роялю, и по дому разливалась то светлая, то печальная, но всегда живая музыка. Она врезалась в душу, как самое сладостное воспоминание. Но это была совсем не нежная песня матушки, а что-то иное, непонятное и очень далекое, тревожащее душу, не дававшее покоя. А еще и тогда, и позднее он любил слушать шум ветра за распахнутым окном. И тогда белые шторы метались и раздувались словно паруса. Они то медленно плыли перед ним, то порывисто поднимались все выше и выше. Потом, когда отрок увидит настоящие паруса, ему будет казаться, что он снова вернулся домой, и это прозрачные шторы уплывают и возвращаются назад, как паруса таинственных кораблей…
И вот тогда, когда он уже встал на ноги, побежал за эти паруса-шторы – он без труда выбрался в сад, вскочив на подоконник, мир разделился на тот и этот. По ту и эту сторону старого барского дома, где царила бабушка, была свобода… Настоящая свобода, которая заставляла подняться и парить над землей, она увлекала его в неведомые дали. Ее безграничная власть приводила его то в трепет, то в ужас. Он не мог понять, почему и как это происходит, но вырываясь от нее, он возвращался к ней, и понимал, что ему некуда уйти…
Нет, в старом саду в теплые летние ночи можно было спрятаться, но Мишель быстро усвоил, что ему все равно придется вернуться назад. Нельзя прятаться долго, когда тебя ищут и находят перепуганные девицы. И тогда в душе обрывалась музыка. Она мгновенно стихала, эта внезапная тишина и пугала и терзала, с ней не было сладу, от нее не было спасения.
Но родные Тарханы все-таки завораживали и неизменно влекли к себе – это был его мир, прекрасный и неповторимый. Он всегда чувствовал себя его частью, даже, когда стихала музыка.
Глава 4 Ужасная судьба отца и сына
Кроме печальной песни матушки, о которой ребенок помнил всегда, тогда, в детстве, он слышал страшные сказки… Хотя ему они в ту пору страшными не казались, но в них было что-то таинственное и пророческое. А о чем еще долгими зимними вечерами за работой могли говорить те самые девицы, которые были в услужении у бабушки. Они рассказывали сказки, и слушали их, разинув рты, забывая обо всем на свете…
Русалки, Домовые, Лешие, Кикиморы оживали и появлялись то там, то тут. Мишель прислушивался к их шагам, умел с ними разговаривать и договариваться. Они были живыми существами и для этих прекрасных дев, и для маленького барчука, как они любили его называть.
А однажды, одна из бабушкиных девиц, которых было там великое множество, рассказывала то, что она будто видела сама как монах, сидевший на берегу, оказался в объятьях русалки. Она подплыла к нему так быстро
