положения Чичикова (впоследствии ведь и будут толковать – а кто он вообще такой), а с другой – снова подчеркивается его раболепие перед сильными мира сего, которое, пожалуй, даже идет и куда дальше одной скромности. Но это раболепие особенное, раболепие человека, который сам однажды хочет вполне приобщиться к миру сильных и преуспевших. Это преклонение человека, мечтающего приобрести, перед людьми, которые уже приобрели. Нет, пожалуй, я никак не могу пройти мимо этого отрывка, хотя вначале и имел такое намерение. Но ведь ранее говорилось, что сама по себе важность какого-то текстового момента не обязательно должна вести к выделяемости текста. Но ведь я уже фактически привел и другой аргумент. Какой же? Да всё, что было об этом отрывке сказано. Вообще, я бы сказал, что отмечаться должен всякий отрывок, вызывающий на разговор. Это новая модификация правила аргументации. Я бы даже сказал, что отрывок в том случае достоин быть «оставленным», если то, что нам хочется сказать о нем, по объему не менее самого отрывка. В тенденции это должно быть так, хотя в правило я это пожелание всё же возводить не стану. Есть отрывки важные для построения текста, мы можем это отметить, но не более. А есть и такие, которые могут казаться несущественными, но так и тянет о них поговорить, как-то их прокомментировать. Вот это-то и есть соль текста.
Что же касается проблематичности такого подхода, то вообще предлагаемый мною метод несомненно проблематичен, и по многим пунктам. Мы их (все эти пункты) в свое время суммируем и посмотрим, что же у нас в итоге выйдет. А пока продолжим путешествие по тексту.
А далее по тексту у нас следует описание бала. Я не любитель балов, а потому все эти мелькающие и несущиеся черные фраки («Черные фраки мелькали и носились врознь и кучами там и там…») пронеслись и промелькали мимо меня6. Но далее:
«Не успел Чичиков осмотреться, как уже был схвачен под руку губернатором, который представил его тут же губернаторше. Приезжий гость и тут не уронил себя: он сказал какой-то комплимент, весьма приличный для человека средних лет, имеющего чин не слишком большой и не слишком малый». (Н. В. Гоголь. «Мертвые души». Т.1. Гл. 1.).
Этот комплимент опять-таки замечательно характеризует умение Чичикова подладиться к обстоятельствам и произвести благоприятное впечатление. Первое же предложение чисто информативно, и, хотя оно и важно для построения всего отрывка в целом (иначе бы комплимент повис в воздухе), а все ж таки его можно со спокойной совестью вычеркнуть и не учитывать при дальнейших подсчетах.
А далее следует замечательный отрывок о толстых и тонких, мимо которого уж никак не пройти:
«Мужчины здесь, как и везде, были двух родов: одни тоненькие, которые всё увивались около дам; некоторые из них были такого рода, что с трудом можно было отличить их от петербургских, имели так же весьма обдуманно и со вкусом зачесанные бакенбарды или просто
Но здесь требуются уточнения, ведь после введения правила аргументации нельзя отмахиваться от какого-то отрывка (например, о бале) только на том основании, что исследователь не является любителем балов. Надо обратить внимание на суть и постараться увидеть ценность и тех отрывков, которые при обычном чтении могли бы быть пропущены, как не отвечающие пристрастиям читателя. В этом смысле метод КНТ предельно дисциплинирует и заставляет буквально каждое слово рассматривать под лупой. Что касается балов, то я вспомню отрывок из «Анны Карениной»: «Кити была в одном из своих счастливых дней. Платье не теснило нигде, нигде не спускалась кружевная берта, розетки не смялись и не оторвались; розовые туфли на высоких выгнутых каблуках не жали, а веселили ножку. Густые косы белокурых волос держались как свои на маленькой головке. Пуговицы все три застегнулись, не порвавшись, на высокой перчатке, которая обвила ее руку, не изменив ее формы. Черная бархатка медальона особенно нежно окружила шею. Бархатка эта была прелесть, и дома, глядя в зеркало на свою шею, Кити чувствовала, что эта бархатка говорила. Во всем другом могло еще быть сомненье, но бархатка была прелесть. Кити улыбнулась и здесь на бале, взглянув на нее в зеркало. В обнаженных плечах и руках Кити чувствовала холодную мраморность, чувство, которое она особенно любила. Глаза блестели, и румяные губы не могли не улыбаться от сознания своей привлекательности». (Л. Н. Толстой. «Анна Каренина». Ч.1. XXII.). Я стопроцентно не являюсь специалистом по бархаткам (и даже не знаю, что это такое) и вместе с тем не менее стопроцентно уверен, что этот отрывок нельзя не отметить. Да, не скрою, футболист, натягивающий на себя бутсы и гетры, мне был бы понятнее, чем Кити, и все-таки мастерство писателя тут таково, что не понять состояние Кити фактически невозможно. Она в предвкушении триумфа и всё напоминает ей о том, что триумф близок. И, как и чаще всего бывает в таких случаях, вместо триумфа ее ждет болезненный удар… впрочем, я отвлекся. Существенно же то, что в описании бала в «Мертвых душах» я не нашел чего-то, что особенно зацепило бы внимание читателя, а вот в описании балов в «Анне Карениной» и в «Войне и мир» (кто же не помнит первый бал Наташи Ростовой!) – такое особенное есть.
