в стенаниях рот, Девин неожиданно осознал истинное происхождение своих чувств. Он будто вновь стал юным мальцом, упрямо читающим канон, стоя на ободранных коленках, и просившим Богиню Нанну о помиловании, о выздоровлении, о жизни. Арин была одухотворенным напоминанием о его давно покоящейся на деревенском кладбище под сенью цветущих румянцем кремово-розовых пионов младшей сестре Сьюлин. Тогда, семью годами ранее, он не смог испросить для нее прощения. Глядя в ее очаровательное личико, еще не успевшее принять окончательную форму и стать по-настоящему девичьим, но уже увядающее на глазах, подобно бабочке-однодневке, от необратимой болезни, Девин не мог сделать ровным счетом ничего. Все семейство Линчей спешно готовило поминальную по еще не отошедшей в иной мир Сьюлин, пока он неустанно просил ее побороть тиф и выжить любой ценой.
Сейчас он был совсем не тем юным глупым мальчишкой, который уповал и сетовал на молитвы и бога. Девин знал, что может надеяться лишь на человеческие силы и возможности, а не на эфемерных повелителей мира. На собственной характер и недюжинную смелость.
– Я хочу немного вздремнуть. Покараулишь наш с Арин сон, крепыш? – ядовито бросил Фиц, перекатываясь с одного бока на другой. – Все же именно ты виноват в том, что я такой ослабленный.
– Хорошо, – спокойно ответил Девин, не желающий снова натворить дел, о которых впоследствии станет жалеть. Ночь была ему не товарищем, а доверять свой покой и покой Арин такому человеку, как Фиц, было, как минимум, неразумно.
Оранжево-золотые ажурные листья, тихонько перешептываясь, спадали с древесных ветвей и, кружась в удивительно завораживающем танце, скользили над запрокинутой к звездному небосводу головой Девина. Казалось, лес таил в себе множество загадок и был одним чудным двуликим существом. Одно его лицо было мрачным и пугающим хвойным, вечнозеленым монстром, окутанным воем, цоканьем и иными, угнетающими естество, животными звуками. А другое – девственно-ярким, бурым, алым и янтарным. Молодой девой, дарящей путникам мир и покой. И обе эти личности были по-разному, по-особенному притягательны для Девина, таившего в своей широкой душе толику романтизма и сентиментальности.
Ночь в бодрствовании обещала тянуться мучительно долго, но разве мог Девин, ощущая это безмятежное умиротворение, не поддаться сладким объятиям дурманящего разум Морфея?
Глава 5
Ниса и Бран спешно шли по темным закоулкам мрачного лесного лабиринта, попутно оставляя на каждой низко растущей ветви – будь то спаленное осенней сухостью дерево или всего лишь пушистый кустарник – оторванные светло-серые кусочки ткани. Они не знали, смогут ли отыскать необходимые для скорого излечения Арин травы, но чувство надежды и неутомимая тяга помочь борющейся с болезнью девочке вела их дальше, вглубь чащобы, несмотря на голод, жажду, свинцовую боль в мышцах и нечеловеческую усталость, вызванную долгой и мучительной дорогой. Глаза их с тяжелыми сонными веками вязко слипались,
