подвесками:
– Отдай, говорю, назад, ёпсель-дрюксель! Не имеешь права! Потом же ж ты сам спожалеешь! Да поздно будет! Нет, я спрашиваю, по какому праву?! Да я же ж тебя! Да мне же ж!.. О-о-ох-х-хо-о-оу-у-уй!..
Его голос быстро створаживался и чужел, однако Шмоналов был не в том расположении духа, когда задерживают внимание на столь косвенных явлениях. Ибо в затылок ему дышало неизъяснимое и страшное, а то, что разворачивалось перед глазами, казалось ещё страшнее.
Оба – хозяин квартиры и его насильственный гость – с напряжёнными раскрасневшимися лицами тянули кишечник в разные стороны и не прекращали наращивать усилия. Разумеется, это не могло продолжаться вечно. Скользкие кишки вырвались из рук Тормоза и ударили Шмоналова по обеим щекам сразу, с брызгами и отчётливым звуком обидного шлепка.
– А-а-ахль, – задышал кровью добровольный дружинник. – Хмы-ы-ыхбль…
Потом, сделав непреднамеренное лицо, взглянул на часы – и, встав на четвереньки, заторопился к двери, будто давно опаздывал на работу. Животная растерянность вытекала из него на пол, расползалась горячей лужей и тянулась следом за его ногами, быстро меняя оттенки – от лимонного к чёрному… Шмоналов не желал развивать драматический конфликт: собственная жизнь была ему пока дороже всего остального, и он не планировал тратить её столь неожиданно дешёвым способом в неурочное время, без каких-либо предварительных знаков судьбы и соответствующей моральной подготовки. Не переставая двигаться на четвереньках, добровольный дружинник попытался заплакать, чтобы пожалеть себя. Но это у него не получилось, и он только зря поперхнулся, выпустив изо рта гроздь не соответствовавших случаю весёлых розовых пузырей.
Тормоз догнал Шмоналова в коридоре. И привычными уже движениями отрезал всхрапывавшую и не скупившуюся на прочие звуки протеста голову.
Затем он вздохнул, громко улыбнулся и, опустившись на дно своей улыбки, почувствовал себя настолько спокойно и уютно, что захотелось там если не остаться, то хотя бы задержаться надолго. Однако сомневаться не приходилось, что задерживаться нельзя. Потому, оглядевшись по сторонам, Тормоз сходил в комнату – отереть занавеской кровь с лица и рук. В упомянутый момент из кухни донеслось протяжное гудение водопроводных труб, словно в этом единственно подвернувшемся направлении пытался скрыться здешний домовой, приняв нападение на свой счёт, да и застрял – а теперь отчаянно призывал на помощь. Как будто могли найтись желающие вытягивать его из ржавого нутра внутридомовых коммуникаций. А в заоконном пространстве произошло быстрое движение чёрных крыльев, и на подоконник опустилась крупная птица с незнакомой внешностью и умными глазами. Как большинство городских жителей, Тормоз хорошо представлял себе лишь воробьёв, голубей и ворон. С которыми чернопёрая гостья не имела достаточного сходства; оттого для приблизительной простоты Тормоз у себя в уме
