которое нашла в туалетной комнате, и собралась рассказать о нем следователю.
– Спросим, непременно спросим! – Тут Камнеломова опомнилась, сломала карандаш и бросила его обломки на стол.
– Что вы такое говорите? Что вы несете? Какое привидение? Мы в двадцать первом веке живем! Я вас предупреждала об ответственности за ложные показания!
Казалось, сейчас она набросится на меня с кулаками.
Я тут же передумала рассказывать ей про кольцо – черт ее знает, что ей придет в голову. Еще обвинит меня в сокрытии важной улики. А то еще в краже… нет, правильно говорил Порфирьич – не надо говорить ничего лишнего!
– Больше я ничего не видела! – ответила я как можно тверже и решила на этом стоять. До конца. Вот пускай хоть в камеру сажает – больше ничего не скажу!
Камнеломова успокоилась, видимо, сама поняла, что слишком разошлась. А возможно, она все же хорошо разбиралась в человеческой природе и решила, что раз я ушла в несознанку, то ничего она у меня не узнает. Хотя, если честно, то и узнавать-то нечего.
– Ладно, – сказала она сухо. – Давайте ваш пропуск. Можете быть свободны, но никуда не уезжайте из города. Вы нам можете еще понадобиться.
Я вылетела из кабинета, вышла из здания, сдав пропуск, и направилась в редакцию.
Там я первым делом встретила Порфирьича, который отирался у двери, карауля меня.
– Ну что? – спросил он, отведя меня в уголок. – Как все прошло? Как тебе следователь?
– Суровая тетка! – ответила я честно. – Велела мне из города никуда не уезжать.
– Ну, это обычная практика. Ты, главное, ничего лишнего не сказала?
– Да нет… да мне и говорить-то нечего было.
Тут я хотела рассказать Порфирьичу о кольце, но его отвлек звонок телефона.
Я прошла в свой уголок в надежде пересидеть там в тишине до конца рабочего дня и спокойно подумать над статьей, которую ждет от меня Бурнус. Вот что мне писать? С чего начинать? Как пришли мы с Порфирьичем в музей? И что там увидели? Я даже не знаю, кто такой был убитый, вроде бы фамилия его Верещагин, зовут Александр Павлович, а дальше…
Тут рядом зазвонил редакционный телефон. Натэлла Васильевна сняла трубку, послушала и недовольным голосом окликнула меня:
– Вера, тебя просят! Вообще, отвечай сама на звонки своих знакомых! Я не твой секретарь!
– Как вы себя чувствуете? – спросила я. – Протез не беспокоит?
И обомлела: что я делаю? Зачем говорю человеку гадости? Никогда за мной такого не водилось раньше. С другой стороны, Натэлла уже всех достала своим ворчанием, даже Порфирьич с ней поругался. А уж он-то со всеми умеет ладить.
Было очень забавно наблюдать, как изменилось выражение ее лица. Обычно злое и недовольное, теперь же на нем проступила обида, а потом не то чтобы страх, но некоторая затравленность.
«То-то же», – сказала я ей глазами и отвернулась.
Я взяла трубку в недоумении: у меня и знакомых-то
