оплетённой клематисом. С собой у него, как и всегда, была книга (его любовь к чтению очень подкупала Сурьму), которую он закрыл, как только увидел приближающихся сестёр.
– Скажи, что это что-то про приключения, – хихикнула Сурьма, протягивая жениху руку в ажурной перчатке.
– Это сборник статей по юриспруденции за прошлый год, душа моя, – ответил Астат, легонько коснувшись губами её руки.
Они направились в тенистый зелёный лабиринт – любимое место для их уединённых прогулок. Таллия сразу убежала вперёд, а молодые люди неспешно шли под руку следом.
– Как ты, душа моя? – поинтересовался Астат. – Эта неделя случилась для вашей семьи большим испытанием.
– Ух, – Сурьма закатила глаза, – подсыпал, конечно, братец нам пороху! Мами все дни не расстаётся со своими каплями, папи отшельничает в кабинете за накрепко запертыми дверьми… Но ничего, мы справимся, как и всегда. Я больше боялась, что мами не позволит мне без Никеля работать в мастерских и велит взять расчёт, но пока она об этом не подумала. Да и с деньгами у нас настолько худо, что я назвала бы этот шаг опрометчивым, – шёпотом добавила она. – Кто теперь займёт место Ника, интересно? В нашей бригаде все остальные – технеции, нужен кто-то с допуском к работе машиниста. Лучше даже настоящий машинист, но кто ж из таких согласится бо́льшую часть времени сидеть в депо и выполнять обязанности технеция? Скучно! Да и оплата невелика… Хотя прошёл слух, что господин управляющий кого-то уже приглядел на это место, так что, может, к следующей смене у меня будет новый напарник.
– То есть ты будешь работать вдвоём с каким-то посторонним мужчиной? – Астат выгнул изящную тонкую бровь.
– Нас в бригаде десять человек. «Вдвоём с каким-то посторонним мужчиной» я работаю только тогда, когда выполняю обязанности пробуждающей. Это бывает примерно раз в тысячелетие, – хмыкнула Сурьма. – А так я – диагност, без напарника, сама по себе.
– Прости, душа моя, никак не могу уяснить все нюансы и тонкости твоей работы…
– И я же просила не называть меня так, Астат! – с досадой взмахнула рукой Сурьма.
– «Душа моя»? Но почему?
– Потому что это откуда-то из прабабкиных сундуков и пахнет старушенцией: тальком и побитыми молью крахмальными рюшами цвета пыльной розы!
– Ну и фантазия у тебя, ду… м-м-м… Сурьма! – усмехнулся Астат. – Я постараюсь звать тебя иначе. Как бы тебе хотелось?
– Ну-у-у… Не знаю, придумай сам. Все эти «душа моя», «голубушка», «душечка» остались в прежних временах, сейчас уже наступила другая эпоха! Сейчас даже побег родовитого парня со служанкой можно выставить в свете героическом и романтическом (уверена, у мами получится!), а ты говоришь «душа моя» и робеешь поцеловать меня даже здесь, где кроме нас никого нет. – Сурьма выдернула руку из-под локтя своего спутника и резко
