не пересчитывает жалование и не следит за скачками, да выпуском новых двигателей. Он не алкает. Он исполняет. Он прост, он идеален. Он уже отдал свою жизнь отечеству и душу Богу. Он – абсолют.
Вокруг погостов выстроили живую изгородь из солдат, не пускавших похоронные процессии. Вокруг гремел рев скорбящих, которым не давали похоронить своих родных. А на самих кладбищах звякали лопаты. Выкапывали полководцев и безымянных героев с бесфамильными крестами. Приказ шел от самого Генерала Москвитина. Одни переспрашивали: «Что сделать? Эксгумировать? Простите? Так точно. Разрешите исполнять!» Другие хмыкали и передавали приказ дальше. Александр стоял на холодном ветру и наблюдал как тела укладывают на повозки. Старших офицеров на брезент, рядком. Младшие чины простой кучей. Он старался не думать, о том, что собирается делать с этими мертвецами Москвитин. Не думать вообще. А то еще донесут.
Галицкий кричал и отдавал приказы. Его красное довольное лицо покрывалось потом. Солдаты тоже были возбуждены. Вместо заурядных уборок и распевания гимнов они занимались раскапыванием могил. Они доставали своих братьев по оружию на простынях и укладывали в телеги. Вонь стояла жуткая, но кто-то говорил, что это всяко лучше, чем марш-бросок в противогазе. Украдкой можно было стащить с истлевшего пальца кольцо. Вынуть из кармана рубль или папироску. Прихватить со свежей могилки конфетку, оставленную сердобольной роднёй.
Особо отличившимся доверили съездить и выкопать самого Иосифа Гурко.
Елизавета Васильевна, в свою очередь, открывала для себя таинственную область кулинарии. В поместье близнецам готовила повариха, а всевозможные гувернантки уже выбирали им кости из рыбы, снимали с уток и кур кожицу. В особенные похмельные утра, кормили близняшек с ложки кислыми щами и поили капустным рассолом через соломинку, словно умирающих. Но брат и сестра предпочли покинуть провинцию и начать самостоятельную жизнь. И теперь Елизавета жарила осетров не потроша, потому что не знала, что это необходимо. К ней на стол рыба и другие яства уже попадали в готовом вкусном и приятном виде. Но её дегустатор была не прихотлива. Настя поглощала всё в один присест, с кожей, костями, головами и даже лавровым листом, брошенным для аромата.
В общем ничего примечательного. Разве можно удивить деревенского аристократа внеочередным званием? А воскресшей подружкой? Чепуха.
– Ты наелась? – спросила Елизавета, когда за окнами уже темнело.
– Ну так… – ответила Настя, заправляя пальцем выпавший язык и ковырялась ногтем в зубах.
– Ты что-нибудь помнишь?
– Не совсем. Не подумай дурного, но на мне почему-то нет исподнего… – шепотом сказала Настя.
– Ты сняла его в пескарях. – расхохоталась на всю лавку Лиза. Ее подруга впервые стала похожа на саму себя. Это было странно и пугающе. Прежняя Настя, предавала себя диетам, но всё равно была похожа на добрую винную бочку. Прежняя Настя беспокоилась, нет ли пятнышка на платье и не осталась ли помада на
