уж с полвека. Она из первого послевоенного поколения. Юбки, наверное, как цветы. Кофточки, наверное, с рукавом в три четверти. Какие-то безделушки, которые умные девушки умеют показывать, словно драгоценности.
Она умела себя нести. «Подавать себя», – шепчет мне сейчас в ухо ее шепотливая невестка, не то завидуя, не то выговаривая за какую-то старую, очень старую обиду. Такие девушки, как старшая сестра, могут легко задеть, не заметив даже – одной только усмешкой, случайным словом – и по больному месту.
Она, из всех детей старшая, никогда не была красивой. Да, руки приятной пухло-округлой формы, да, плавная линия плеч, и твердая посадка головы на длинной шее, и густые светлые кудри, которые, впрочем, всегда коротко стригла. Но у нее близко посаженные глаза, ярко-синие, но расположенные к переносице так близко, что взгляд кажется неточным; у нее подбородок очень небольшой, неудобный, норовящий слиться с шеей, от чего рот ее кажется всегда чуть приоткрытым – и если бы не строгость всего облика, то казалась бы она глуповатой.
Она была старшей сестрой, матери почти подругой. Она нянчила всех братьев и сестер, а младший, рыжий, которого мать родила после сорока, и сам мог бы годиться ей в дети. Даже самые задиристые из братьев стихали под ее строгим взором.
– Она всегда была принцессой, – говорила невестка, та, шепотливая тихоня, – И выросла в богатом доме, и замуж за богача вышла.
Не испытала то есть всех тягот, не знала их.
Училась она в школе так себе, не имея к учению особого интереса, больше занимаясь домом, хозяйством: она была старшая, она умела командовать. А недалеко от их деревни был гарнизон, а в гарнизоне том – молодые парни, а в деревне был магазин, куда приходили солдаты за едой, за сигаретами. С будущим мужем – «студентом» – она возле прилавка и познакомилась. Один глаз его чуть косил, скроен он был нелепо – с большой головой и огромными руками, которые не знал, куда девать, то за спину прятал, то в карманы. Нескладный. Стал за ней ухаживать, стеснительно, но упорно. Позвал, она согласилась. Курсы физиотерапевтов заканчивала уже в том поселке, где муж родился и вырос, где считался элитой – он из потомственных фармацевтов, в семью его вся округа на поклон ходила.
Став аптекаршей, аптекаря женой, она родила троих. Младшая, поздняя, пошла в ее породу – у девочки и нос такой же крупной уточкой, и глаза совсем рядом с переносицей, и крепкая фигура – к плосковатому заду (еще бабушкиному) приделаны чуть кривоватые, уверенно стоящие на земле ноги. И только рот, поджатый крепко, – безгубый, ничейный. Непонятно в кого. «В почтальона», – веселились иные, а она, сестра старшая, смотрела особенно строго.
Средний сын ее вышел в отца, – увальнем, и мог бы, наверное, тоже косить с видом растерянным, но изъян этот врачи научились исправлять, а родители не упустили.
Главным же был старший сын, первый из троих детей. Блондин в мать, скроен он по-отцовски щедро, но не мешком, а с изяществом – у него талия, раздольно переходящая в плечи, глаза материной синевы и большие,
