сюда им будет заказан. Византия начинала закрывать границы. Всюду теперь были враги.
И потому бородатый сарацин кричал на торжище всё громче:
– Парча! Парча! – и топал башмаком.
И разливал по воздуху волны золотой ткани. Она ложилась у его ног, ослепляя прохожих.
А от пристани к базару шли двое белокурых чужеземца. Здесь, на черноморском побережье, славяне с севера были нечастыми гостями. Чаще – гостями непрошенными. Потому и ромеи, и хазары, делившие друг с другом Таврический полуостров, поглядывали на них с недоверием. Варяги ещё куда ни шло – торговцы и отличные боевые наёмники. Но эти…
– Гляди-ка, скифы наведались!
Любор с Олегом вовсе не ждали тёплого приёма. Любору казалось, что отличить лицо датчанина от какого-нибудь кривича или радимича почти невозможно – северная масть. Но ромеи видели разницу. К Любору присматривались больше. Олег был не в такую диковинку.
Одинаково молодые, крепкие и белобровые, одинаково за год плаванья пустившие в оклад волнистые бороды, они оглядывали шумный базар. Одинаково внимательны были их взгляды. Только Любор вынес в глазах зеленоватую лазурь из чащ Полесья, а Олег зачерпнул холодной синевы фьордов.
Их корабли прибыли вчера, и варяжская команда тут же разбрелась по корчмам в поисках пива.
Теперь двое искали остальных – сорок человек прибыло из Новгорода вместе с юным любимцем Рюрика. Сорок смельчаков, пытавших судьбу. Знали на севере легенды о молодом Олеге и крепко ему были верны те, кто раз ступил на палубу его драккара. Двадцати лет был легендарный Рюриков шурин, но уже успел сверкнуть мечом под горлом северного солнца, успел сразиться на тинге с лучшими норманнскими бардами.
– Ну и как же мы найдём тут Гуннара? – удивился Любор, оглядывая базарное кипение.
Гуннар Толсторукий утром ринулся на торг. Он и раньше бывал тут, но только сегодня узнал, что его держат здесь за дурака. И дал узнать об этом другим.
Толпа в центре базара расступалась, а над шатрами пролетел злобный рёв викинга. Олег и Любор ускорили шаг – такой рёв они слышали во время шторма. Гуннар тогда грозился кулаком в небо, призывая Тора, грозясь порвать ему бороду, если тот не успокоит ветер. Теперь викинг тряс бородатого сарацина, подняв его за грудки над землёй.
Несчастный араб выкатил глаза и не мог вдохнуть для крика. Гуннар вытряс из него весь воздух. Любор и Олег прошли через толпу, а с другого конца через неё пробирались ромейские стражи.
– Ты лживая свинья! – Гуннар окатывал мусульманина пеной бешенства. – Никто не смеет плутовать с Гуннаром сыном Йорна!
И когда уже сарацин готов был рассыпаться в прах, Олег хлопнул Гуннара по плечу.
– Эй, йотун[1]! Ты чего орёшь?
Гуннар злобно обернулся на Олега, но сарацина отпустил. Тот шмякнулся в песок и отполз на локтях.
