все причитающиеся королю Франкии подати, он потребовал от меня официального признания и обещания политической поддержки и военной помощи как сюзерена своему малолетнему сыну, обеспечив тем самым безопасность своему наследнику, коим являлся Вильгельм, рожденный не в законном браке, а его конкубиной.
Роберт все тщательно продумал, и я вынужден был признать и поддержать его незаконнорожденного ребенка, что явилось важнейшей составной частью договоренности, обеспечившей ему передачу герцогского титула. Поэтому у меня не было никаких оснований считать, что оно перестало действовать после того, как его отец отправился в паломничество.
– Выходит, дав Роберту свое «высочайшее согласие», ты стал выступать в роли опекуна несовершеннолетнего наследника Нормандского герцогства и нести ответственность за его безопасность? – уточнил Гуго.
– Конечно. К тому же сам малолетний герцог вскоре приехал ко мне и лично принес присягу, что дало мне как королю пусть формальное, но все же право взять мальчика и его феод под свое непосредственное покровительство. И ещё позволило относиться к Нормандии как к части своих королевских владений.
– Но мальчик вырос и стал доставлять своему сюзерену много хлопот, причем, весьма неприятных, – хмыкнул Роберт Бургундский. – Больше того, он в настоящее время является явной угрозой для королевства.
– И это меня очень напрягает, – согласился с братом Генрих. – Расстановка сил за последние двадцать лет изменилась настолько, что из союзника Вильгельм постепенно превратился в грозного противника, с которым надо считаться и с которым ссориться – себе дороже.
И начало этому положил Роберт три года спустя, как я сосредоточил королевскую власть в своих руках, неожиданно объявив о намерении отправиться в паломничество. Это решение тогда смутило многих, так как для его принятия не было никаких веских оснований. Но герцог был непреклонен. Его не остановило даже то, что против его поездки решительно высказались практически все крупнейшие землевладельцы, составлявшие его ближайшее окружение.
– Что ж, ему примером, по всей видимости, послужил Фульк Нерра Грозный, которого даже собственные соратники осуждали за буйный нрав и жестокость. Поэтому, ради покаяния, он трижды совершил паломничества в Святую Землю, – сказал Гуго. – Наверное, Роберта Дьявола также замучило чувство вины, которую он решил искупить только с помощью тяжелого паломничества, иначе более ничем нельзя объяснить то, что он добровольно наложил на себя столь строгую епитимью.
Альберик I де Монморанси, сделав несколько глотков вина, глубокомысленно произнес:
– Произошедшее трудно объяснить, учитывая то, что при Роберте герцогская власть, как никогда ранее, продолжала укрепляться, хотя, конечно, рецидивы недавних раздоров и анархии давали о себе знать. Достаточно вспомнить, как после примирения со своим дядей он был вынужден применить вооруженную силу против епископа Байе Гуго, который
